Всегда в первую очередь считал себя воспитателем или учителем, а потом преподавателем. Мои воспитанники (с которыми я, как и отец, не прерываю связь) называют меня «учитель». То есть человек, который научил жить. Этим я и пытался всю жизнь заниматься.
В «Педагогической поэме» Макаренко описывает случай, когда ему пришлось просто врезать парню. Скорее это определённая безысходность человека перед подлостью, нежели усмирение распоясавшегося и ни во что его не ставящего воспитанника. Макаренко видел перед собой умного и образованного человека и свалил на него свой гнев в надежде, что он поймёт его порыв. Так и случилось, избитый Задоров (образ собирательный) не раз говорил ему спасибо. Это был не мордобой, а взрыв. В экстремальной педагогике есть метод взрыва, но именно как исключительный. Когда все традиционные методы исчерпаны, нужно сделать что-то экстраординарное. Но педагог, который наказывает ребёнка, обязан дать ему понять: я наказываю твой порок, а тебя люблю. Ребёнок разрешит себя наказать, простит наказание только тому, кому он доверяет, кого любит. Поэтому в колонии, в детском доме право наказания принадлежит только директору. Директор отвечает за всё, поэтому ему и только ему ребёнок доверит наказание. Остальным он доверяет себя любить. Попробовал бы кто из педагогов в моём присутствии (думаю, и в присутствии Макаренко) наказать воспитанника! Он может только доложить о нарушении, а меры должен принимать тот, кому дети это доверяют.
Сегодня изменилось отношение к ребёнку, больше стало безразличия, неуважения, нелюбви и даже ненависти. Многие телешоу, журнальные статьи словно говорят нам: проверь себя на прочность; в состоянии ли ты этой мерзости сопротивляться? В результате получаем пацана, который не знает, кого он ненавидит, и выплескивает свою ненависть на тех, кто рядом. Так он проявляет свой протест к тому, что его окружает. Надо задуматься. Вот, бывает, «пошлёт» ребёнок педагога подальше, тот возмущается, а я говорю: подумай, чем ты насолил ему, где прокололся как взрослый человек. Дети к нам попадают озлобленные, разуверившиеся во всём. Невозможно из такого ребёнка в один миг сделать человека, педагогу надо вести себя так, чтобы ребёнок постепенно поверил в него, стал уважать. Иметь доступ к ребёнку должен лишь тот, кто любит детей, понимает их. Не тот, кто конфеты даёт, а кто понимает его беду, его ситуацию, понимает, что эти раны необходимо лечить. А для этого надо быть твёрдым, мужественным, принципиальным, и эти принципиальность и твёрдость должны быть оправданными и понятными пацану.
Всё меньше становится людей, способных увлечь и заворожить пацана своим примером, своей жизнью. Почему уходят ребята из дома? Потому что на улице получают ответы на свои вопросы. А дома – «Отстань, папа занят». Почему-то многие отцы не понимают, что ребёнок – личность, думают, что готовиться к общению с ним не надо. Нет, дорогие мои. Болеет сын за «Спартак», так и ты, отец, сядь с ним и посмотри матч до конца. Он поймёт, что отец ему – старший товарищ. Я в 9-м классе занялся бегом, так мама моя вырезала из «Советского спорта» все статьи о лёгкой атлетике, знала по именам всех знаменитых бегунов. А в институте, когда я перешёл на тяжёлую атлетику, также вырезала все тяжелоатлетические статьи, знала всех штангистов-чемпионов. Мне с ней было интересно. А бывает: папа – профессор, закрылся в кабинете, без стука не входи, а потом хватился – пацан, то у меня вырос.
И у Макаренко, и у моего отца воспитывались дети и высокопоставленных родителей… Чиновники думали, раз они всем нужны, то своим детям и подавно.
По своему опыту работы в школах скажу: дети рабочих были гораздо менее брошенные, чем дети крупных начальников. Даже если папа выпивал, он шёл с сыном в гараж и разбирал-собирал весь автомобиль. И пусть кто посмеет после этого Петьке сказать, что его папа пьяница. Для Петьки папа – золотые руки. Почему в деревне воспитание лучше, чем в городе? Потому что ребёнок видит, как работают родители: папа на тракторе, потом накосил, что-то прибил, мама на огороде. А в городе папа за забором, и даже если на доске почёта висит, сын этой доски не видит. На домашнее же общение с ребёнком у многих времени нет. Доходит до того, что отец говорит: «Иди у мамы спроси, можно ли купить». А ты, мужик, на что?
Если поездить по России, то можно увидеть много замечательных педагогов. А какие у нас есть прекрасные детские дома, интернаты. И педагоги там не плачут, не стонут, но счастливы, что приносят пользу. Сегодня модно ругать детские дома. Конечно, это позор, что в мирное время их больше, чем после войны. Но они сегодня необходимы, не будет детских домов, мы вообще пропадём. Другое дело, что, как есть плохие отцы, так и в некоторых детских домах есть целые коллективы, не умеющие и не любящие работать. Так не детский дом закрывать надо, а таких горе-педагогов гнать в шею. И государству, наконец, пора задуматься, что оно сотворило с детством. Задуматься и принять меры.