Педагогические размышления. Сборник

С Антоном Семёновичем Макаренко я встретился в декабре 1920 года в несколько необычной обстановке – в тюрьме, где я отбывал наказание за ошибки моего горького детства. С того времени прошло 34 года, но я хорошо помню все детали этой встречи. А дело было так.

Однажды вызвали меня к начальнику тюрьмы. Войдя в кабинет, я увидел, кроме начальника, незнакомого. Он сидел в кресле у стола, закинув ногу на ногу, в потёртой шинельке, на плечах башлык. У него крупная голова, высокий открытый лоб. Больше всего моё внимание привлёк большой нос и на нём пенсне, а за ними блеск живых, насмешливо добрых, каких-то зовущих, умных глаз. Это был Антон Семёнович.

Он обратился ко мне:

– Это ты и будешь Семён Калабалин?

Я утвердительно кивнул головой.

– А ты согласился бы поехать со мной?

Я вопросительно посмотрел на него, а потом на начальника тюрьмы, так как моё «согласие» зависело от последнего. Антон Семёнович продолжал:

– Понимаю, с товарищем начальником я договорюсь сам. Теперь извини меня, пожалуйста, но так нужно, чтобы ты, Семён, вышел на минуточку из кабинета… Можно, товарищ начальник?

– Да, да, можно. Выйди, – отозвался начальник.

Я вышел. Правда, стоя за дверью в коридоре, в компании с надзирателем, я иронически размышлял: «выйди, пожалуйста», «извини, Семён», – какая-то чертовщина, для меня непонятная. Слова все такие, которых я почти и не знал. Странный какой-то этот человек.

Затем меня опять позвали в кабинет. Антон Семёнович уже стоял.

– Ну, Семён, у тебя есть вещи?

– Ничего у меня нет.

– Вот и добре, – сказал Антон Семёнович и обратился к начальнику: – Так мы можем прямо от вас и идти?

– Да, идите, – подтвердил начальник. – Ну, смотри мне, Калабалин, а то…

– Не надо, всё будет в порядке, – перебил начальника A.C. Макаренко. – Прощайте!.. Идём, Семён, идём.

Двери тюрьмы широко открылись. Я в сопровождении Антона Семёновича вышел на самую радостную часть дороги своей жизни.

Только через десяток лет, когда я уже был сотрудником Антона Семёновича, он мне рассказал:

– А выставил я тебя из кабинета начальника тюрьмы затем, чтобы ты не видел, как я давал на тебя расписку: эта процедура могла оскорбить твоё человеческое достоинство.

Макаренко сумел заметить во мне достоинства человеческие, которых я тогда в себе и не подозревал.

Это было его первое тёплое человеческое прикосновение ко мне.

По дороге из тюрьмы до Губнаробраза я всё норовил идти впереди Антона Семёновича. Это для того чтобы он видел меня, знал, что я не собираюсь бежать от него. А он всё рядом со мной, развлекает меня разговором о колонии, о том, как тяжело организовывать её, и ещё о чём-то, только не о тюрьме, не обо мне и моём прошлом.

Придя во двор Губнаробраза и представив мне колонийского коня по кличке Малыш, Антон Семёнович поразил меня своим поручением.

– Ты грамотный, Семён?

– Да, грамотный.

– Вот хорошо.

Тут он вынул из кармана бумажку и, вручая мне, сказал:

– Получи, пожалуйста, продукты – хлеб, жиры, сахар. Самому мне нет времени, сегодня мне придётся побегать по канцеляриям. И, сознаюсь, не люблю я иметь дело с кладовщиками, весовщиками: как правило, они меня безбожно обвешивают и обсчитывают, а у тебя это получится хорошо.

И, не дав мне опомниться, хотя бы для приличия возразить, быстро ушёл. Ну и дела! Интересно, чем всё это кончится? Я почесал себе затылок, очевидно, как раз то место, где рождаются ответы на самые трудные вопросы в жизни, и продолжал размышлять: как же так? Прямо из тюрьмы и такое доверие – получить хлеб, сахар. А может, это испытание какое? Подвох? Я долго стоял с глазу на глаз со своими думами и пришёл к выводу, что Антон Семёнович просто ненормальный человек. Иначе как же доверить такое добро и кому!

Когда я зашёл на склад, меня елейно-добренько спросили:

– Вы будете получать продукты? А кто вы такой?

– Потом узнаете, – и предъявил документы.

Всё, что полагалось, я получил, уложил в шарабан – сооружение, покоившееся на рессорах от товарного вагона. Через некоторое время пришёл Антон Семёнович и, удостоверившись, что я поручение его исполнил, предложил запрячь коня и ехать.

При помощи вожжей, кнута, криков и причмокивания подобие лошади, с 36-летним опытом лени, тронулось с места. Отъехав не более двухсот метров от Губнаробраза, Антон Семёнович предложил остановиться и обратился ко мне с такими словами:

– Я и забыл. Там вышло какое-то недоразумение с получением продуктов. Нам передали лишних две буханки хлеба. Отнеси, пожалуйста, а то эти кладовщики подымут вой на всю Россию. Я подожду тебя.

Мои уши и лицо зажглись огнём стыда. Отчего бы это? Раньше этого со мной не бывало. Соскочив с шарабана, вытащил из-под сена две буханки хлеба и направился на склад. А в голове мысли: что же он за человек? Сам же сказал, что его обвешивали, а я думал, как лучше сделать, чтобы отомстить кладовщикам хоть парой буханок хлеба, но он говорит:

– Отнеси, пожалуйста.

– От спасибочки, молодой товарищ, – такими словами встретил меня кладовщик. – Мы так и знали, что это недоразумение, и всё выяснится. До свидания. Будем знакомы.

Я обжёг их ненавидящим взглядом и быстро вышел.