Я застал такой факт. Обратил внимание на одного мальчика, исключительно красивого и умненького, какого-то собранного, но у него на лице написана такая жуткая трагедия, что я как-то сразу обратил на него внимание. Оказалось, что он заядлый игрок и проиграл себя. Себя можно проиграть по-разному. У меня в Киеве был случай, мальчик на киевском подворье проиграл с себя все – и башмаки, и костюм, поставил глаз. Если бы он выиграл, то имел право получить обратно и ботинки, и брюки, и рубашку, а если проиграет, ему должны были выколоть глаз. Ему не повезло, он проиграл, ему выкололи глаз, и в колонию его прислали уже слепым. А этот проиграл себя так: его все имеют право избивать, а он не имеет права отбиваться. И действительно, избили его до полусмерти. Отношение к нему самое отвратительное. Ему могут плюнуть в лицо – он может только вытереться. Решили перевести это на деньги. Чтобы выкупить свое достоинство, нужно уплатить 350 рублей, но где он эти 350 рублей возьмет? Он должен или обворовать свою семью (он имеет в Москве родителей, но они очень бедно живут) или обокрасть детский дом, но он говорит: я вам дал слово не воровать здесь. Единственно, что остается, – уйти из детского дома, но тогда надо совсем уходить из Москвы, потому что здесь меня могут встретить ребята из детского дома и упрекнуть. Вообще лучше мне на свете не жить.
Я позвал его к себе на елку. У меня трое собственных ребят. Я устроил небольшую елочку и позвал его. И вот он в кругу моего семейства сидел как четвертый. Тут он еще больше рассказал о всех тех гнусностях, которые творились в детском доме. Я сказал ему:
– Знаешь, ты обожди немного, только не уходи из детского дома.
– Мне стыдно перед Степановым.
Наутро я подошел к Степанову и сказал: пойдем ко мне в кабинет, поговорим.
– О чем? Я в карты не играю.
– Я не о картах. Я должен тебе небольшой долг отдать.
– Какой долг?
– 350 рублей за Николая. Николай больше в карты играть не будет, у него денег нет, я зарабатываю 1000 рублей и во имя спасения такого человека, как Николай, а человек он интересный, готов 350 рублей пожертвовать.
– Я не возьму.
– Нет, возьми, это долг игровой чести.
Взял он эти деньги, проносил два дня, а сегодня утром принес, потому что почувствовал, что у меня к самому Степанову никакого презрения нет. Мало этого, Степанов поехал в Колонный зал на елку с другими ребятами, и они так себя замечательно вели, что устроители елки в Колонном зале решили наградить нас еще двадцатью билетами. Это было впервые в истории детского дома. Степанов пришел ко мне и сказал:
– Возьмите деньги, а если не верите, Николай здесь за дверью стоит, вот мы жмем друг другу руки, мы в карты больше играть не будем. Это дело нечестное, мы обещаем вам помочь.
Может быть, вам ничего не дает сообщение таких фактов, но мне кажется, что, к сожалению, и в школах вы можете встретиться с такими явлениями, и вам на них надо будет реагировать. Вам надо будет сыграть в трагических или комических случаях какую-то роль в этой педагогической практике.
Теперь о наказаниях и поощрениях. Антон Семенович считал, что наказывать в недисциплинированном коллективе нельзя. Наказывать можно там, где коллектив дисциплинированный. Это совершенно верно. Я в своей практике придерживаюсь этого правила, что недисциплинированный коллектив, недисциплинированный воспитанник не должен быть наказан, потому что он воспримет это ложно.
Какими могут быть наказания? Наказания должны быть такими, которые несли бы неприятность не только индивидууму, но и членам коллектива, в котором он находится. Это очень правильный, очень полезный аргумент в установлении сознательной дисциплины.
Можно применить и индивидуальные меры, как я, например, применил, в детском доме № 3. Там была одна воспитанница, она обладала организаторскими способностями, но не захотела выполнить своих обязанностей дежурной. Я отстранил ее от дежурства, и совет командиров решил исключить ее из состава командиров и лишить права на труд.
Мы сказали: советская Конституция гласит, что в Советском Союзе дается право на труд. Раз оно дается, то его можно лишить. И мы ее лишили права на труд, о чем ей и заявили. Она сидит день, два, три дня, перед нею демонстрируют стройные ряды воспитанников, возвращающихся с песнями с работы, наконец, она не выдержала и пришла в совет командиров просить вернуть ей право на труд. А значит, и право быть членом коллектива, право переживать интересы коллектива.
Наказание должно быть таким, которое в какой-то мере, наряду с индивидуумом, ущемляло бы в то же время и интересы коллектива. Я еще раз подчеркиваю, если коллектив дисциплинированный, организованный, чтобы не один только воспитатель соприкасался с нарушителем и переживал бы, но весь коллектив как таковой тоже мучился. Тогда это наказание будет иметь силу. А если учитель, классный организатор, действительно, корчится в беспомощности перед нарушителем, а класс только похихикивает, то тут, конечно, наказание никакого эффекта иметь не будет.