Педагогические размышления. Сборник

В чем разница между отношением педагога, учителя к своим собственным детям в семье и к детям в классе или в детском доме, вообще в детском учреждении? Если дома учитель, спешащий в школу и еще успевший, может быть, и пол помыть, чуть раньше вставши, и обед сварить детишкам или снарядить их в школу, еще осталось 15 минут, быстренько красным карандашом проверяет тетради, которые он не успел проверить с вечера, и строго членораздельно, ярко, выразительно приказывает своим детям: сделайте то-то, а ты иди туда-то, вернись обратно на это место, ты смотри, Васька, чтобы ты к Юрочке не приставал, иначе будет взбучка. И этот же самый учитель приходит в школу или в детский дом, и начинается варение сахарина:

– Здравствуйте, детки.

Считается, что это большое достоинство, если он первый поздоровался с детьми, а не сделал какое-то движение, чтобы дети предупредительно поздоровались первыми. Начинается какое-то обнимание с детишками. И люди считают, что это выражение какой-то особой ласки. Есть такие мудрые педагоги, которые шьют такие специальные широкие «педагогические» рукава, чтобы дети в рукава залезали и щекотали под мышками. Это считается совершенством, верхом педагогической ласки и хорошего отношения детей к ним.

Мне почему-то кажется, что это просто двурушничество. Надо уметь на расстоянии управлять детским коллективом, отдельными ребятами. Антон Семенович, мне кажется, управлял нами на каком-то педагогическом расстоянии, потому что иначе не было бы такого положения, что 600 человек коммунаров в коммуне имени Дзержинского воспитывались бы без воспитателей, да и что могли бы сделать с нами воспитатели, какие-нибудь крохотные женщины, даже в коммуне имени Горького. Я уже сказал, что это были здоровенные детины, видавшие всякие виды, которые ручкались с Махно, Архангелом, Петлюрой, видели смерть, кровь.

Казалось бы, что мог сделать там воспитатель, небольшой отряд воспитателей в три человека, да хотя бы и двадцать, с шестьюстами такими архаровцами, но эта педагогика на расстоянии, излучаемая из Антоновского существа, была самым существенным, самым ощутительным воспитанием.

Дружбу не надо так понимать, что это обнимание, похлопывание по щечке, что это погладить по плечику, в пузико ткнуть, – это не дружба, это даже не товарищество, это фамильярность, самая безобразная, по-моему, унижающая и уничтожающая лицо педагога. Антон Семенович был как раз другом, товарищем, самым настоящим другом, товарищем, который верил нам, которому верили мы, воспитанники. У него это получалось иначе, у него эта дружба могла проявиться в таких формах, например, он мог поехать со мною на свадьбу к моему брату, сидеть со мною за одним столом, даже выпить рюмку водки.

Он говорил:

– Смотри, Семен, пей, но знай меру.

Что это? Я считаю, что тут ничего страшного не было. Ведь отцы вместе со своими детьми пьют здравицу на именинах, свадьбах и т. д.

Антон Семенович умел выразить доверие исключительно красиво. В его системе доверие занимает исключительное место. Я даже не считаю, что это было особенным доверием, когда он мне доверил получить сначала 500 рублей, потом 2000 рублей. Доверие выражалось в том, что мне доверялось в какой-то мере переживать и отвечать за какие-то общие коллективные интересы, чтобы я стоял перед намеченной перспективой быть через какой-то кусочек времени на рабфаке, я удостаивался такого великого счастья, такого великого доверия, доверия, которое уже переходило границы личного доверия и соприкасалось с интересами государственной важности.

Сейчас я работаю в одном детском доме со специальным режимом для трудновоспитуемых детей. Есть педагоги, которые создали трудновоспитуемых, свели их вместе в учреждение, которое назвали детским домом для трудновоспитуемых детей со специальным режимом. Пришел я туда и никаких трудновоспитуемых, никакого особого режима не увидел, а увидел просто какое-то стадо измятых, истерзанных ребятишек, обнаглевших, разнузданных, как бы впитавших в себя все отвратительные пороки, которыми страдает человек. Чтобы придать учреждению особый режим, поставили вокруг высоченный забор, сделали проходную будку, и, как потом выяснилось, в ней вахтеры и вершили педагогику. А педагогический персонал, так сказать, расписался перед ребятами своим недоверием, заявляя, вы, пожалуйста, начинайте вести себя так, чтобы вам доверяли, чтобы вы были участниками игры в институт доверия. Если вы получите пятерку или тройку, вам дается право пойти на два или три часа домой, с ночевкой или без ночевки. Дошло дело до того, что никакого доверия не было, никто никаких пятерок или троек не имеет, все живут на колах, никого нельзя никуда отпустить. Педагогический персонал только просит: не сделайте сегодня грабежа, не обворуйте кладовку, чтобы можно было бы завтра кого-нибудь из вас отпустить.