– В массовой школе и являются лучшим примером в поведении, в организации всей детской школьной семьи.
Вопрос:
– Я решительно выступаю против этого, потому что это неполноценный воспитатель. Я хочу, чтобы воспитатель принадлежал телом и душой, всем временем своим только детям.
Вопрос:
– Я всегда преклонялся перед производительным трудом. У нас в детском доме все дети работают. У меня нет уборщицы, мы имеем большое подсобное хозяйство, хорошее хозяйство на 10 гектаров. Все дети делают своими собственными руками.
Вопрос:
– Последний раз я встретился с Антоном Семёновичем в 1938 году. Последнее письмо от него я получил 28 марта, то есть за два-три дня до его смерти. В этом письме Антон Семёнович писал мне: «Поздравляю вас с рождением… (зачитывает письмо).
Вопрос:
– Да, я поддерживаю связь со всеми воспитанниками Антона Семёновича, с Буруном, Архангельским и другими. Чем они занимаются? Каждый по своей специальности.
Вопрос:
– Он частенько зазывал меня в свой кабинет и начинал упражняться со мною. Дело доходило даже до того, что мы вместе делали скетч[11]
. Он пишет четырехстишье и заставляет меня писать. Мне даже запомнилось несколько четырехстиший: «Киев – город знаменитый… (зачитывает стихи).Вопрос:
– Работаю я денно и нощно. Имею план работы и как директор, и как заведующий учебной частью. Заведующий по административной части также имеет план, воспитатели также имеют свои планы и заглядывают в них, но больше работаем без планов, так как мы с восхода солнца начинаем выделывать такие пируэты, которые не вмещаются ни в какие планы.
Вопрос:
– Есть и нарушения, но бывает и так, что квартал проходит без нарушений. Но если бы было возможно жить совсем без нарушений, без происшествий, за счет чего писалась бы приключенческая литература, которой все мы увлекаемся? Бывают всякого рода меры воздействия, самые неожиданные, на различные нарушения. Может быть, кто-нибудь скажет, кто это выкачал из головы человека такие чувства, как радость, гнев, раздражение, на которые имеет право любой живой человек, а тем более педагог? Почему мы не можем адресоваться к учащемуся по поводу его возмутительных поступков с гневом, раздражением и т. п.? Так опустошили педагога, как будто бы у него не осталось кислорода, остался только какой-то старый газ, так что он действует тихо-тихо.
В «Правде» была большая статья «Художественная литература о воспитании детей». Там был такой пример. Учитель спрашивает ученика:
– Сделал ты математику?
– Сделал.
– Правильно пример решил?
– Как и все.
– Покажи тетрадку.
– Я забыл тетрадку дома.
Какая наглая, возмутительная поза у этого учащегося, ученика 9-го класса! И, конечно, все это говорится в порядке издевки над учителем. А учитель должен спокойно это переносить и говорить с ним, не повышая голоса.
И дальше ему задается вопрос:
– Вы прочитали письмо Белинского к Гоголю?
– Не читал, – ответил он, но, оставаясь до конца наглецом, прибавил: – Я чужих писем не читаю.
Это наглец, который добивается того, чтобы вывести педагога из рабочего и психического состояния. Почему же педагог не может прибегнуть к доступным человеческим средствам, чтобы повлиять на этого «дядю», который, видите ли, делает одолжение, что сидит в классе. Он делает одолжение вообще тем, что посещает школу, потому что этого хочется родителям и по всеобучу ему нельзя не посещать школу. Так почему же для того, чтобы сделать благополучной учебу тысячи человек в школе, мы не можем освободиться от такого ученика? Он найдет себе место, он не пропадет. Он никем не хочет быть и сейчас, кроме как торговать сиропом, а для этого такому хулигану не нужно среднего образования. Он издевается, а вы не смеете на него голос повысить, не смеете впасть в состояние гнева! Почему, кто это запретил? Почему ему можно надо мной издеваться, а педагог должен быть джентльменом и все выносить спокойно?
Вопрос: