Еще пример. В одном детском доме было такое состояние, что, казалось, ничего сделать нельзя – семь директоров сбежало. Принял я этот детский дом и вижу такую картину: 200 мальчиков из 600 воспитанников целые дни проводят на крыше и заявляют, что никогда с неё не сойдут. Я спустил их с крыши. Но один остался и заявил, что ни за что не сойдёт. Тогда мы решили кормить его на крыше. Пришло время обеда, принесли ему в трёх кастрюлях обед. Поставили лестницу:
– Пожалуйста, кушай!
– И не подумаю!
– Нет, ты будешь есть, мы не имеем права не кормить детей, это невозможно.
Сначала воспитанник упирался, но потом всё-таки слез с крыши. Конечно, не всегда в таких случаях можно реагировать шуткой, надо проявлять и гнев. Никто не имеет большего права на гнев, чем педагог, если он вынужден к этому.
Если педагог по-настоящему желает воспитать человека с присущими ему всеми человеческими качествами, чтобы он мог жить красиво, трудиться, нормально переживать, радоваться и проявлять свой гнев, где это нужно, он должен не просто сказать ему при случае, что делать надо так, а не иначе, делать надо то-то и то-то, он должен воспитывать так, чтобы всё то, что он хочет вложить в своего ученика, в своего воспитанника, воспринималось им всем его существом. И мне кажется, что именно педагог имеет право на гнев. Ведь за «умением держать себя в руках», говорить всегда спокойным, ровным голосом, «без эмоций», скрывается иногда самое обыкновенное равнодушие. А воспитуемый должен чувствовать, что воспитатель не только зарабатывает воспитанием хлеб свой насущный, но отдаёт ему свою душу, тратит на него часть самого себя, и гнев его – это его боль, его страдание. Так мыслил и всегда поступал Антон Семёнович Макаренко.
Мне, кажется, товарищи, что я, может, не сознанием, а, скорее, кровью своей понял то, чему учил нас Антон Семёнович, то творческое, то необходимое, что должно быть присуще учителю, воспитателю, чем он сам был так богат. Я стараюсь, чтобы мне работать так, чтобы дети, которые выходят из моих рук, были бы куском, вынутым из моего сердца. Я стремлюсь к тому, чтобы дети, мною воспитанные, были счастливы в жизни, чтобы они были настоящими людьми, чтобы они обладали, как говорил Антон Семёнович, прежде всего, одной специальностью – стали настоящими людьми. И для этого не обязательно быть академиком, иметь звание учёного. Можно быть слесарем, механиком, шофёром, комбайнером, врачом, но обязательно – честным тружеником, гражданином своей Родины, быть человеком красивого личного примера.
Я заверяю вас, дорогие друзья, что эти десять тысяч человек, которые прошли через мои руки, через моё сердце, не являют собою то, что Макаренко называл педагогическим браком. Педагог не должен допускать брак. Каждый педагог, хочет он того или нет, воспитывает по образу своему и подобию, а значит, прежде всего сам должен являться примером настоящего человека. К этому мы с вами должны стремиться.
Встреча С.А. Калабалина и Ф.А. Вигдоровой со студентами и педагогическим коллективом ленинградского государственного педагогического института имени Герцена 22 ноября 1954 года
Вступительное слово С.А. Калабалина:
– Радоваться мне или печалиться по поводу того, что я дважды за свою жизнь стал героем книги? Одно могу сказать, что Ф.А. Вигдорова взяла на себя очень трудную задачу. Я как прототип Карабанова не очень удачный, и меня трудно втиснуть в скромные страницы книги. Только благодаря изумительной ловкости и физической силе Фриды Абрамовны, ей удалось втолкнуть меня в рамки книги.
Мне задавали вопросы о моем отношении к автору книги «Дорога в жизнь» Фриде Абрамовне. Я сказал, что самое хорошее и самое нормальное. Почему я должен злиться или еще что-то? Вы видели, как мы встретились. Может быть, не полагается целоваться в таких случаях, и кто-нибудь настроен против поцелуев, но мы, русские люди, начинаем всегда с поцелуев даже тогда, когда потом подеремся.
Ко мне почему-то обратились с вопросами, хотя мне хотелось быть только пассивным участником этого собрания. Разрешите мне ответить на них.
Вопрос:
– Были. Я прежде всего был воспитателем. А почему я туда попал? Я вам скажу. Когда Антон Семёнович сказал: «Хватит тебе держаться за мои педагогические штаны, иди, пробуй свои силы теперь самостоятельно. Поезжай в Ленинград, там не совсем удачно организована работа в детских домах», я поехал и спросил, есть ли у них очень плохой детский дом. На меня посмотрели, как на сумасшедшего: все нормальные люди просят хороший, а он просит плохой. Когда меня направили в колонию, я посмотрел, как там все было организовано, мне понравилось, я там и остался. Как оказалось, я не напрасно был там воспитателем.
Вопрос: