Педагогические размышления. Сборник

На чём строились наши отношения с Антоном Семёновичем? Они строились на доверии, на дружбе, на нашем уважении к нему и друг к другу. Мы так уважали, так любили Антона Семёновича, что нам было стыдно сделать что-нибудь порочащее наше человеческое достоинство, мы боялись предстать перед его столом в положении обвиняемого, причинить ему боль. Это чувство неудобства, возникающее у воспитанников, надо считать самым высшим достижением воспитательного действия. Надо сказать, что Антон Семёнович добивался этого от своих воспитанников мастерски.

Помню такой случай. Это было в 1922-м или в начале 1923 года. Я оказался в состоянии влюблённого. Ведь каждый нормально развивающийся человек должен обязательно влюбиться, причём красиво, головокружительно, вплоть до стихописания. Мне было разрешено ходить на свидания. Это не считалось у нас дурным тоном, чем-то зазорным. Все товарищи знали, что я влюблён, и раза два в неделю уходил на свидания, получая от Антона Семёновича записку:

– Семёну разрешён отпуск до 11 часов вечера.

Я проходил три километра, встречал свою девушку, старался что-то сказать, но как влюблённый больше молчал, вздыхал, ерошил свои волосы, в лучшем случае говорил:

– О, какая хорошая ночь! Или ещё что-нибудь.

Одним словом, возвращался счастливый, взаимно любимый. Антон Семёнович учил меня, как нужно любить, по-настоящему, не по-хамски, осторожно, красиво, оберегать свою любовь, не опошлять своего чувства. Он даже благодарил меня за то, что я ему сознался в своём чувстве, и что одним из первых его воспитанников полюбил. Антон Семёнович видел, что мы – такие же нормальные люди, что никакие невзгоды, даже тюрьма, не вытравили у нас красивого чувства любви. Однажды, возвращаясь с одного из таких свиданий, я забежал к Антону Семёновичу, думая или поиграть с ним в шахматы, или просто поговорить. Вижу, Антон Семёнович сидит какой-то грустный. Спрашиваю:

– Антон Семёнович, что с вами?

И вдруг в ответ:

– Пошёл вон!..

– Антон Семёнович, что с вами?..

– Пошёл вон! Вон пошёл!

Я молчал, не мог никак понять, в чём дело. Надо сказать, что отношения у нас с Антоном Семёновичем были настолько тёплыми и близкими, что Антон Семёнович не стеснялся иногда поделиться с нами своим горем, неприятностями. А тут получается совсем другое. Я сказал Антону Семёновичу, что никуда не пойду, пока не узнаю, чем он встревожен. Сначала он продолжал говорить мне, чтобы я ушёл, чтобы его не трогал. Я спросил, может, я в чём виноват. И тогда он сказал, что я, действительно, виноват.

– Как выживете!.. – сказал он. – Вы опошляете жизнь. Чем занимаются мальчики? Ты знаешь, что они сейчас в спальне играют в карты, друг друга обыграть хотят, а ты тут стоишь, как трусливая сороконожка, и молчишь. Вон отсюда!..

Для меня его слова были настоящим терзанием. Я знал, что они могут играть в карты. И мне была очень горька та правда, которую Антон Семёнович влепил мне в глаза. Эта правда, как топором, ударила меня. Я бросился вон из кабинета, мигом ворвался в спальню и, действительно, застал ту картину, которую мог ожидать: на кровати сидел Супрун с группой мальчиков и играл в карты. С Супруном мы тогда очень дружили. Я подошёл к нему и сказал:

– Гриша, брось играть. Сейчас же бросьте играть!

Супрун начал было бурчать, вот, мол, воспитатель нашёлся, но я продолжал настаивать. Не обошлось, конечно, без потасовки, но кончилось тем, что игра прекратилась и больше в колонии никто никогда в карты не играл. Антон Семёнович считал, что это дело моих рук, но, в действительности, это было дело его души, его сердца. Он умел заставить нас не делать плохого, учил дорожить доверием к нему.

А в 1921 году у меня проснулось чувство любви к матери. Известно, что мальчики в возрасте 7–9 лет обычно стыдятся этого чувства, и когда мать целует, например, мальчик говорит: «Не надо…» Такое было и у меня. Но вот во мне пробудилось чувство сыновней любви, а дома я не был около шести лет. Я попросил Антона Семёновича, чтобы он дал мне отпуск, разрешил съездить домой. Отпуск мне был дан в субботу, до 12 часов следующего дня. Я отправился в отпуск. Дома я узнал, что мой старший брат женится. Вы знаете, что в деревне свадьба – большое торжество, и виновники его чувствуют себя героями. Меня просили остаться на свадьбу, мать очень уговаривала. Но я отвечал, что остаться никак не могу, отпустили меня только до определённого часа, и опоздать я не имею права. Потом под влиянием настойчивых уговоров я решил остаться, но в пять часов утра проснулся и решил – ухожу.

Это была не просто дисциплина, а дисциплина с сознанием, что общественные интересы выше личных. Я ушёл, отмахал 40 километров и без пяти минут 12 был в колонии. Меня окружили ребята, расспрашивали, как меня встретили дома. Я пошёл к Антону Семёновичу, он тоже расспрашивал, как живут родные, я отвечал, что всё хорошо, что брат женится.

– И тыне остался? – спросил Антон Семёнович.

– Как же я мог остаться, когда отпуск у меня только до 12 часов?

– Вот это здорово! – сказал Антон Семёнович, – за это спасибо.