Педагогический декамерон

По мере его рассказа о горном селе, где девятьсот семей давно переплелись корнями, абстрактное понятие «поликультурность образования» начинает обретать зримые, осязаемые формы. (А накануне в Нальчике, где у меня много друзей-директоров школ, шли бои.) Проблем у этого директора хватает: и зарплата низкая, и кадры стареют, но он счастлив. Будет школа – будет село. Рядом с ним невозможно не улыбаться. Два радостных пожилых мужика полутяжелого веса – уже немало. Но был и третий. Молодой директор школы № 49 города Сочи Олег Николаевич Данилов. (Он и привез нас в гости.) Живет вдвоем с мамой в служебной однокомнатной квартире. Потому и не женат. Жилья себе не построил, зато методом народной стройки соорудил пристройку к школе. А теперь пытается ее узаконить в борьбе с пожарниками, СЭС и другими носителями государственности. Глядя на коллег, подумалось: таких встарь называли столпами общества. Если государство, наконец, очнется и начнет поддерживать этих людей, тогда действительно все будет хорошо.

По Сеньке ли шапка?

Педагогика – дама привередливая. Завоевать ее благорасположение не так-то просто. Она не всегда внемлет аргументам разума (академической науки), но при этом мстит тем, кто этими доводами легкомысленно пренебрегает. Одним словом, ведет себя как муза, притом не менее капризная, чем ее старшая поэтическая сестра. По необходимости, спускаясь с небес на грешную землю, отмечу: всегда с одинаковой настороженностью относился как к сухим, оторванным от реальной школы теоретикам с их указующим из заоблачных далей перстом, так и к приземленным практикам, полагающим, что методом проб и ошибок, без всякой опоры на теорию, можно решать любые педагогические задачи.

Я пригласил его на работу сразу после окончания педагогического училища, желая «размочить» его присутствием однородный женский коллектив начальной школы, со всеми плюсами и минусами однополого преподавания. Так в начальной школе появился живой аналог усатого няня из известной кинокомедии. Он и не подозревал тогда о том, что его комичные ситуации еще впереди. Поначалу Семен Семенович, в просторечии Сенечка, не вызывал у меня никакого беспокойства. Аккуратный, всегда при галстуке, молодой человек быстро освоился в коллективе, проявляя мужскую галантность к дамам-учительницам и неподдельный интерес к педагогическим инновациям. Он-то в конечном счете его и подвел.

Желая как-то подогреть возникший интерес к новым для того времени явлениям в педагогике, я пригласил начинающего учителя на встречи со знаменитым ученым и новатором Шалвой Александровичем Амонашвили, с которым нас связывали давние дружеские отношения. Затаив дыхание, наблюдал мой молодой коллега за работой мастера. В конце встречи он как-то подтянулся, посуровел и произнес: «И я так смогу». «Плох тот солдат, который не мечтает стать маршалом, – поддержал я честолюбивые замыслы коллеги. – Только не забывайте: Амонашвили – доктор психологических наук, и он шел к своему мастерству долгие годы».

Поговорили и забыли, в круговерти школьной жизни было не до него, пока не посыпались жалобы родителей на качество подготовки детей в его третьем классе. Осознавая свою вину за то, что ослабил помощь молодому специалисту, я решительно пришел на его урок. Увиденная картина поражала своим грустным комизмом, перерастающим в серьезную драму. Усвоив внешние приемы мастера, плохо осознавая, что за ними стоит, он полностью, во всем, включая интонацию, копировал увиденное. Что-то ласково шептал на ушко детям, поочередно поглаживал их, устанавливая тактильный контакт. Между тем в записях, предварительно сделанных на доске рукой учителя, содержались грубые орфографические ошибки: даже в дате – как сейчас помню, «шестнадцатое октября» – в числительном отсутствовала буква «т». Словом, хоть кричи караул, наблюдая зримое воплощение словосочетания «и смех и грех».

Дабы не дискредитировать учителя в глазах детей, я с трудом удерживался от желания немедленно прекратить этот псевдоинновационный фарс. Так продолжалось до тех пор, пока руку не подняла девочка: «Семен Семенович, а у вас на доске ошибка!» Преисполненный достоинства, наш «новатор» радостно обратился к классу: «Дети, а кто еще заметил ошибку?» Этот эффектный прием он тоже подсмотрел у мастера. Шалва Амонашвили специально допускал на доске ошибку, которую по его просьбе находили и исправляли дети. Поправляя самого учителя, они преодолевали психологический страх ошибки, преисполнялись уверенности в собственных силах. Но если бы на доске был один-единственный ляпсус. Моему терпению пришел конец! «Я еще заметил! – прорычал я с последней парты. – Спуститесь ко мне в кабинет после урока».

Ох, и тяжелым был этот разговор. Догадавшись по лицу, что «кипит мой разум возмущенный», он начал с оправданий.

– Вижу, вы чем-то недовольны, но я же все делал по Амонашвили.