Педагогика для некроманта

Она не слышала, как открылась дверь и, тяжело дыша, в комнату вошел он.

– Мёрке?!

* * *

– Господин Форсворд, вы просили сообщить, если наметятся улучшения в состоянии Фирса Хассела. – Аспирант целителей стоял на пороге апартаментов инквизитора.

– И?

– Он уже может самостоятельно дышать и в течение нескольких часов проснется. Не желаете позвать Натт Мёрке?

– Нет, я первый с ним поговорю. Спасибо. Скоро буду.

Синд не знал, рад ли он тому, что стихийник приходит в себя. Ревность и ненависть никуда не исчезли. Чувства немного притупились, стали более зрелыми, да и внезапное единение с Мьюл тоже внесло свои коррективы. Но все же. Он так долго любил Натт Мёрке, что мысли о том, чтобы уступить ее такому, как Хассел, сводили с ума.

Стихийник сидел на кровати и ощупывал пустой левый рукав, затем коснулся покореженных ребер и поморщился от боли. Жалкое зрелище. Форсворд несколько минут наблюдал за Фирсом через окно, боясь войти и искалечить его сильнее.

– Ему нужен покой, – предостерег аспирант.

Синд кивнул, вошел в палату и, не говоря ни слова, заехал магу в челюсть. Хассел упал на подушки и начал кашлять кровью.

– Назад, – рыкнул Форсворд на сбежавшихся целителей, и те испуганно попятились. – Вышли!

Синд встряхнул ладонь и, бросив полный отвращения взгляд на мага, процедил:

– Я бы убил тебя.

– Так что же ты? Давай! – вместо речи из горла Хассела доносились лишь хрипы и бульканье.

– Тогда жертва Мёрке будет напрасной. Знаешь, что она сделала для тебя?

Хассел вытер тыльной стороной здоровой руки кровь с лица и нахмурился. Магу очень не понравилось слово «жертва» и реакция инквизитора на его пробуждение. Насколько он помнил из своего предсмертного бреда, Натт Мёрке была жива и здорова. Или нет?

– Когда мы с господином Стаатом пришли к вам на помощь, то обнаружили, что ты почти отошел в другой мир. С такими ранениями твоя судьба казалась предрешенной. Я в любом случае не успел бы донести тебя до лазарета. – Синд разглядывал стены больничной палаты, стараясь не смотреть в глаза стихийнику. Что-то в его взгляде ужасно раздражало. Фирс не прятался за масками и был открытой книгой для всех, кроме Натт Мёрке. Форсворду и так не нравилось видеть больше чем нужно: каждый людской грешок, темные мотивы и потаенные желания. Но Хассел просто кричал всем своим видом о том, как любит Мёрке. Даже во время учебы за всеми этими показными издевками скрывалось глубокое чувство.

А сейчас Фирс мучительно складывал в своем и без того воспаленном сознании осколки информации. Жертва, время, Мёрке. Соображай Хассел! Жертва, время, Мёрке. Что же она сделала ради него?

– Нет! Она не могла! – догадался стихийник, и Синд мрачно ухмыльнулся.

– Представляешь, смогла. Самое отвратительное в этой ситуации то, что ты не заслужил ни минуты ее жизни. Выкрал кровь, решился на опасный ритуал, в то время как Натт одержима демоном и слаба как никогда. Ты лишил ее не только многих лет жизни, но и верного клинка. Гравштайн уничтожен, и мы оказались безоружны перед лицом опасности. Твой глупый поступок поставил под угрозу не только жизнь Натт, но и всю нашу миссию. Доволен? Поиграл в некроманта?

Фирс побледнел еще сильнее.

– Сколько она выменяла на меня?

– Десять лет, – холодно ответил Синд. Инквизитор без особого удовольствия наблюдал реакцию стихийника. Тот схватился за волосы и замотал головой. В его измученных глазах читалось безумие и отчаяние. Что он натворил!

– Я все исправлю, – со слепой решимостью сказал Хассел.

– Конечно, исправишь. Я здесь именно за этим.

– Что мне нужно сделать, я готов на все!

* * *

Когда инквизитор ушел, целители вновь обступили Фирса Хассела, намереваясь влить ему убойную дозу обезболивающих, чтобы маг проспал до утра. Но у него были другие планы. Он незаметно сдвинул иглу, и лекарство скапливалось под кожей, не попадая в кровь. Стихийник с удовольствием бы забылся и отвлекся от всепоглощающей боли, которая превращала каждый его вздох в муку. Но он не мог себе этого позволить. Он должен был увидеть Мёрке. Как много времени у них теперь осталось друг для друга?

Фирс притворился спящим, и целители разбрелись по этажу: кто-то заканчивал смену и уходил спать, кто-то отправлялся следить за жертвами этерна сомниа. Сойдясь на том, что жизни Хассела ничего не угрожает, его оставили без присмотра. Фирс вновь с трудом сел и осторожно спустил ноги на пол, коснувшись приятного холода каменных плит, и попытался отвлечься от неприятных ощущений. Затем оттолкнулся рукой от кровати и, опасно пошатываясь, наконец, поймал равновесие. Он взял со стола искусный протез и без труда закрепил его там, где была левая рука. Жутко непривычно. Стихийник потянулся магией к механизмам и поршням, разминая металлические пальцы. Лучше чем ничего.