Педагогика для всех

Я смотрю на мальчика и, кажется мне, все наперед знаю о нем. Еще немного - и он в яслях, а потом в детском саду, если удастся и на этот раз достать место, и его там будут обижать бойкие детишки, а он будет таращить глаза и не понимать, за что его обижают и что происходит, а дома будет отыгрываться на нас, на домашних, все крушить и ломать, до чего дотянется, будет бродить по квартире в колготках, разорванных на коленках, чумазый, с грязными руками, и всю жизнь на него будут жаловаться - в детском саду за то, что не умеет рисовать и лепить ("А с нас-то ведь спрашивают!" - скажет молодая воспитательница), в первых классах - за грязь в тетрадях и полное неумение и нежелание отвечать на прямые вопросы - молчит хоть убей; и говорить он будет хуже всех, торопливо и непонятно, и вырезать из бумаги - хуже всех, и писать-считать - хуже всех, а неграмотным он будет до девятого класса, если не всю жизнь, и все его будут туркать и дергать, хорошие учителя - поменьше, плохие - побольше. Но никто никогда не будет на него злиться - злости вокруг него и злобы в нем самом не будет никогда.

"Да позанимайтесь вы с ним хоть немножко! - скажет как-нибудь в сердцах учительница. - Ведь жалко же, такой мальчик хороший!" Но заниматься с ним будет некому, и мама будет не ругать его за двойки, а жалеть, пока он не подрастет и не научится избегать двоек какими-то школьными хитростями. И вот - ничего, кажется, не умеет, отстающий по всем сторонам всестороннего воспитания, неспособный, неразвитый - но все его любят, всем от него радость, и хочется жить, когда его видишь, и есть смысл жить, и постепенно оказывается, что над чем-то он думал и может объяснить так, что ахнешь, и что-то он умеет, и все делает спокойно и тихонько, и с жизнью он справляется. Не нуждается ни в чьей помощи, никого не обременяет, никогда не жалуется и ни о чем не просит, сам выкраивает себе модные одежды из чего придется, весел, энергичен, в меру простоват и в меру же хитроват - но не в ущерб другим. Таким он будет, наш Тепа, как и его старший брат, матрос, - он и родился, маленький, в тот самый день, когда брат ушел на службу, разошлись они, не встретились: утром проводили старшего, вечером родился младший, словно он заступил место призывника и тоже призван на службу жизни. Словно он послан нам, чтобы дом не оставался без мальчиков, чтобы нам было легче перенести разлуку со старшим, а тому легче служить, зная, что мы сосредоточены не на нем, а на маленьком.

Дети сильно затрудняют жизнь, с ними никак не управишься, но ведь еще сильнее они помогают нам, причем в главном - помогают человеку управиться с самим собой.

И разве не все мы посланы в эту жизнь? Не все призваны?

Для чего - призваны? Для чего посланы?

Нам не справиться ни с одной загадкой в воспитании и не ответить ни на один самый простой вопрос, пока мы не знаем, для чего мы сами-то призваны в жизнь. Тут мы все и попадаемся, даже культурнейшие и умнейшие из нас: мы думаем, будто есть ответы на простые вопросы - без сложных, будто можно ответить на бытовой вопрос воспитания - без ответа на вопросы этические. А это невозможно.

Мы спрашиваем: "Что делать, если ребенок..." - что делать, если ребенок непослушен, упрям, капризен, медлителен, неряшлив, грубит, плохо учится, ленится, грызет ногти, поздно приходит домой, вообще не выходит из дому, не читает, только и делает что сидит над книгой, курит, ворует, обманывает, связался с дурной компанией, не имеет товарищей, жаден, скрытен, скуп, застенчив, необщителен, труслив, несамостоятелен, безвольный, нечуткий, невнимательный, злой?

Но ответов на уровне "Что делать, если ребенок..." нет, они живут, эти ответы, в другой сфере - в этической.

5

Да, вот так началась жизнь Матвея: он родился в тот день, когда его старший брат ушел служить матросом на Северный флот, а старшая сестра его заканчивала школу. А он явился, деловитый, словно для того, чтобы мы все подобрались и вошли в то особое расположение духа, для которого нет слова в языке - не назвать ли его детным состоянием?

Вот первый симптом такого состояния: человек не может есть яблоки, апельсины, сладости, пить молоко. Это все детские фрукты и продукты, их надо оставить для маленького или отнести ему. Не то чтобы он так уж любит детей, и не умиляется он при виде ребенка, и не может он сказать, как великий педагог, что сердце его отдано детям, - нет. Но одни из нас живут в мире без детей, а другие - в мире, полном детей. Дети составляют если не весь смысл жизни, то, во всяком случае, важную часть этого смысла. Такой человек не может пасть духом, отчаяться, залениться - у него есть дети, их надо кормить, им надо подавать пример бодрости и человечности.

Мама-художница сказала мне о шестилетнем сыне:

- Мне трудно говорить о нем, он как моя рука или нога.