Педология: Утопия и реальность

Наркотики же и вообще искусственные возбуждения опасны в период раздражительной слабости больше, чем когда бы то ни было, так как индивидуальная чувствительность организма, реакция организма на наркотики, здесь усугубляется до невиданных в норме степеней: та же рюмка водки, тот же крепкий табак, та же возбуждающая фильма вызывает вдвое и втрое большее потрясение в организме, в сравнении с обычными условиями влияния этих ядов.

Характерно, что первые — алкогольные, карточные и половые — соблазны серьезных работников, соблазны, которые в дальнейшем приводили их к растратам и тюрьме, возникают чаще всего в периоды раздражительной слабости: избыточная добросовестность ведет тут к своей противоположности — к преступлению.

Работа, производимая при раздражительной слабости, страдает грубыми качественными погрешностями, и специфическое ее отличие еще в том, что сам работник обычно не замечает этих изъянов, избыточно высоко оценивая в состоянии возбуждения свою продукцию.

Таким образом, вполне ясно, что лучшим видом утомления нервной системы является общий упадок, атоническая слабость[228], а не возбужденная слабость: атоническая: слабость является естественным тормозом для дальнейшего продолжения работы, так же как и мышечная атония при так называемой физической работе, между тем как возбужденная слабость является лишним, притом фальшивым стимулом для продолжения работы.

Как же, однако, заметить у себя переход обычного утомления в состояние раздражительной слабости? Как предупредить его тяжелые последствия?

Обычное утомление, не перешедшее законные границы, выражается в понижении внимания, апатичности к работе, общей вялости, зевоте, тяге ко сну и т. д. Раздражительная же слабость проявляет себя в повышенной раздражительности, в уменьшении выдержки, в усилении жестикуляции, в повышении тона голоса, в частых покраснениях лица — даже без особого внешнего повода (вялый, атонический прилив крови — так называемая пассивная гиперемия), в появлении дрожи в руках и уменьшении общей двигательной устойчивости — и, наконец, что особенно важно, — в нарушении качества и количества сна.

Если работник замечает (или другие обращают его внимание), что он дошел до этой стадии, необходимо срочное и энергичное вмешательство — немедленный отрыв от работы, а в дальнейшем — смягченная нагрузка; вплоть до изъятия этих явлений. Иначе временная «функциональная» раздражительная слабость перейдет в стойкое, непоправимое изменение нервной ткани.

III

ПРОБЛЕМА ДОМИНАНТЫ И УМСТВЕННЫЙ ТРУД (ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА РАБОЧЕЙ ДОМИНАНТЫ ПРИ УМСТВЕННОМ ТРУДЕ).

ОТВЕТСТВЕННО РАБОТАЮЩИЙ МОЗГОВОЙ УЧАСТОК ТРЕБУЕТ ВОВЛЕЧЕНИЯ В СВОЕ ВЕДЕНИЕ ОСНОВНОГО ВНИМАНИЯ, НАИБОЛЬШЕГО ИНТЕРЕСА, ПРИВЛЕЧЕНИЯ К СЕБЕ НАИЛУЧШИХ ЭНЕРГИЧЕСКИХ РЕСУРСОВ ОРГАНИЗМА.

ОТВЕТСТВЕННО РАБОТАЮЩИЙ МОЗГОВОЙ УЧАСТОК ДОЛЖЕН БЫТЬ ДОМИНАНТНЫМ, ГОСПОДСТВУЮЩИМ В МОМЕНТ СВОЕЙ РАБОТЫ.

Умственная деятельность не терпит «многолюбия», отвлечения внимания и энергии в области, чуждые развернутому сейчас целевому заданию. Работающая мозговая область должна сделаться сосредоточием всех основных интересов личности, и только при этом условии дает она наилучшую продукцию при наименьших затратах.

Читаю книгу, — казалось бы, понимаю все, между тем плохо комбинирую материал, не могу увязать его с предшествующим своим опытом, — быстро забываю. В чем дело? Откуда это поглупение, которого не было вчера, хотя я читаю сейчас книгу легче вчерашней? Оказывается, причина поглупения — в оттоке основного интереса к другим областям, не связанным с данной книгой, и отсюда — материал книги в мозгу не получает должного энергетического, питательного подкрепления. Работающий над книгой мозговой участок оказался вне доминантного поля, вне рамок господствующей сейчас целеустремленности, и это сразу резко ухудшило творческую продукцию.

Возьмем другой пример. Сижу на лекции, зеваю от скуки, глазею по сторонам, едва слышу слова оратора, плохо понимаю, о чем говорится, — улетел грезами в воспоминания об юге или о только что прочитанном романе. И вдруг — умелый удар лектора по моему «улетевшему» вниманию: одним образом, несколькими словосочетаниями он меня снова втиснул в аудиторию, зажег в моем мозгу совсем было потухший участок, связанный с его материалом, и я перестал зевать, остро слышу, слежу за мимикой оратора, жадно ловлю его слова, мысли, творчески их комбинирую, перестраиваю на свой лад — и скуки, глупости — как не бывало: снова вернул себе и сообразительность и память.