Пейсбук

А еще нас учили, что для страны очень важно принимать крупные спортивные соревнования. Олимпиады, чемпионаты Мира и Европы, Спартакиады. К таким событиям строятся стадионы, бассейны и ледовые дворцы, спортивные деревни и объекты инфраструктуры. Игры закончатся, а площадки останутся. И хлынет туда бурный поток неопределившейся еще молодежи, и страна сделает свой выбор в пользу здорового образа жизни, навсегда отвернувшись от сигарет, водки, наркотиков и прочей нечисти. Как говорится, в здоровом теле здоровый дух!

Такова теория. А на практике у нас уже была и Олимпиада, и Спартакиада. Впереди Чемпионат мира по футболу. Как-то тревожно становится за народную игру.

…А мне грустно. Не хватает отца Александра, чтобы обсудить с ним, сколько же десятков тысяч спортивных залов можно было построить на закопанные в прямом смысле слова в землю билаловские миллиарды. Сколько миллионов бесплатных абонементов можно было раздать всем желающим… И еще на тысячу спортивных школ осталось бы.

Смотрю в небо, и видится мне отец Александр, согласно кивающий мне головой в знак одобрения и консенсуса. Наконец мы с ним договорились.

Почти каждый день я проезжаю по Олимпийскому проспекту мимо одноименного спорткомплекса. И каждый раз мне режет глаза висящая на нем огромная перетяжка, на которой метровыми буквами написано: «Сдаются коммерческие площади. На любой вкус. Недорого».

В самой дорогой церкви мира – Храме Христа Спасителя – очень бойко идет торговля всяческими сувенирами, книжками, золотыми крестиками без пробы и прочими причиндалами. Между прочим, без НДС и кассового аппарата.

А в Сочи…

Сочи – как рулетка, главное знать, на кого поставить.

Впрочем, про казино нам уже рассказали.

Легенды – не мифы Жить, чтобы оставить после себя не только горстку спекшегося пепла

Эврика! – воскликнул Архимед более двух тысячелетий назад, поскользнувшись в каменной ванной.

Вертится! – подписал себе приговор безумный итальянец Бруно на рубеже прекрасной и ужасной эпох.

Яблоко! – подумал, потирая шишку на лбу, англичанин со странным именем Исаак и побежал записывать формулу.

Поехали! – абсолютно спокойно сказал наш Юра, распечатав ворота в небо.

Я – легенда, – произнес 60 лет назад великий Ричард Мэтисон. Видимо, для того, чтобы сегодня, летом 2013, уйти в небытие и, наконец, убедиться на собственной шкуре в существовании или отсутствии точки во вселенной, в которой, возможно, сходится несовместимое: время, место и та призрачная субстанция, которая когда-нибудь останется после каждого из нас.

Его герой, Роберт Нэвилль, последний человек среди существ, заполонивших тогдашнюю Землю, оказался один на один с неизвестным вирусом, превращающим в вампиров все живое. Извечные вопросы «что делать?» и «кто виноват?» отошли на задний план, уступая место инстинктивным и судорожным попыткам выжить. Становится совершенно не важно, кем ты был в детстве – пионером или скаутом, как звали твою соседку – Маша или Мэри, кто в конечном счете победит – коммунизм или здравый смысл… Когда ты оказываешься один на один перед всем миром, причем, и мира этого уже, по сути, нет и до полного безразличия остается меньше, чем полшага или полвздоха… Когда голова отказывается не то чтобы верить, но и думать, все равно безумно хочется одного – жить!

Ведь нам доподлинно известно, что из тысячи шагов, из миллиона шансов обязательно есть один единственный, твой, тот, с которым в мгновение все изменится и вернется на свои места. Потому что это с человечеством уже когда-то происходило. Мы точно знаем, мы верим, мы читали.

И это было с нами всегда.

Это – ЛЕГЕНДЫ, КОТОРЫЕ СДЕЛАЛИ НАС ТАКИМИ, КАКИЕ МЫ ЕСТЬ.

Моя первая взрослая книжка была мне прочитана папой в возрасте шести лет и, ей Б-гу, отец сделал правильный выбор. Вы, наверное, помните толстенький серо-синий том Николая Куна «Легенды и мифы Древней Греции». Эта книга – Тора и Библия одновременно – предлагала читателям свою версию сотворения мира и начала жизни на Земле. По мере того, как продвигалось наше чтение, я представлял себя попеременно то богом, то героем, учился размышлять, как поступил бы на месте одного или другого и удивлялся тому, что мои представления о добре и зле порой очень разнились с оценками поступков главных персонажей.