Пейтон-Плейс

— Хорошо, — сказал он. — Я, пожалуй, выпью. Но только совсем немного.

Майк вышел в маленькую кухню и вернулся с таким же высоким и полным бокалом, как и его собственный.

— Вот, — сказал он. — Для вас это будет в самый раз.

Фитцджеральд очаровывал Майкла. Священник представлял собой совершенный тип человека в состоянии войны со своим окружением и с самим собой. Часто, глядя на Фитцджеральда, Майк удивлялся, как преподобному отцу удалось продержаться так долго и не сломаться физически, не перегореть психически. Он спрашивал о священнике Конни Маккензи, но она не согласилась с его мнением о том, что с Фитцджеральдом что-то определенно не так. С ним все в полном порядке, говорила она, может, он не такой одаренный, как другие проповедники, но он хороший человек, добросовестный и правоверный. Когда Майк смотрел на Фитцджеральда, он удивлялся силе той разрушительной тенденции в человеке, которая, ради сохранения того образа, что он создал для окружающих, доводила его до крайности.

Еще будучи молодым, Майк понял, что существуют два типа людей: те, кто создают и сохраняют для себя дорогие и порой мучительно скучные раковины, и те, кто этого не делают; те, кто живут в постоянном страхе, как бы их раковина не разбилась и все не увидели ту слабость, что прячется под ее створками, и те, кто не разбиваются и не делаются жестче. Майк много раздумывал над этим и в конце концов пришел к незатейливому сравнению души с босой ступней. Некоторые люди могут свободно ходить босиком, и от этого их ноги грубеют и становятся жестче, другие же не могут сделать и шага, чтобы не наступить на битое стекло. Но большинству, улыбаясь, думал Майк, таким, как Лесли Харрингтон, преподобный Фитцджеральд и Конни Маккензи, и в голову не придет снять обувь. Лесли Харрингтон разыгрывает из себя крутого, преуспевающего бизнесмена, чтобы спрятать посредственный ум и боязнь оказаться бессильным. Констанс Маккензи под одеждами холодной девы скрывает страстную, жаждующую любви женщину. И вот Франсис Фитцджеральд изображает непьющего священника-конгрегационалиста, а сам тоскует по белому воротничку и ежедневной порции вина ирландского священника. Майку хотелось пробить кулаком фальшивую вывеску Лесли Харрингтона, он хотел уничтожить в Констанс желание обороняться, но по отношению к Фитцджеральду он чувствовал только жалость.

Почему этот бедняга не бросит все, что у него есть, думал Майк, и не побежит исповедоваться к ближайшему священнику?

— Мы не видели вас в церкви в прошлое воскресенье, — говорил Фитцджеральд. Боюсь, все, что я говорил, никак на вас не подействовало. Вас невозможно обратить в веру.

Фитцджеральд гордился тем, что удерживал религиозные беседы с Майком на безличностном, интеллектуальном уровне.

— Конечно, — продолжал Фитцджеральд, — когда речь заходит о том, чтобы в церкви было побольше прихожан, мы — протестанты — оказываемся в невыгодном положении. У нас нет, как у католиков, хлыста, чтобы держать в страхе наших прихожан. Если католик пропускает мессу, он совершает грех и тем самым только вредит самому себе, если же протестант не приходит в церковь, все, что мы можем сделать, — это надеяться, что увидим его в следующее воскресенье.

— Это только одна точка зрения, — сказал Майк. — С другой стороны, меня не интересует религия, которая кому-нибудь по какой-либо причине угрожает хлыстом.

Фитцджеральд был изумлен.

— О, — сказал он, качая головой. — Я думаю, ваше мнение ошибочно, мистер Росси. Я действительно так думаю. Знаете, вот тут я полностью согласен с нашими друзьями католиками — церкви нужна сильная власть над людьми.

Фитцджеральд постоянно утверждал, что согласен с философией католиков только в одном определенном вопросе, но Майк знал, что до конца вечера преподобный отец назовет еще дюжину пунктов, по которым он согласен с католиками, начиная с контроля над рождаемостью и заканчивая отказом хоронить самоубийц в освященной земле.

Чего же стоит религия, любая религия, горько думал Майк, если она может сделать с человеком то, что она сделала с Фитцджеральдом.

Где-то Фитцджеральд потерял из виду свой смысл жизни. Он потерял его в гуще навороченных человеком противоречий и теперь воевал с собственным разумом, пытаясь отыскать его. Преподобный отец перечислил Майку все заповеди, включая и ту, что он называл — «служение Господу». Он указал на все различия между заповедями католиков и протестантов.

— А теперь я спрашиваю вас, мистер Росси, каким образом протестанты собираются усилить свою церковь, если они отказываются объявить вне закона контроль над рождаемостью? Боюсь, тут католики нас опередили. Посмотрите, сколько детей каждое воскресенье ходит в церковь святого Иосифа. Их в два раза больше тех, что приходят ко мне. Если мы хотим иметь результат, мы должны привлекать их, пока они молоды, у нас должно быть много молодых прихожан.

Дай мне ребенка, пока ему нет семи, подумал Майк, и он навсегда на моей стороне. Если так говорят фашисты — они негодяи и похитители детей, если так говорит церковь — это называется наставление ребенка на путь истинный.