Пейтон-Плейс

К шестнадцати годам Родни Харрингтон мало отличался от того пацана, каким он был в четырнадцать лет. Он подрос на дюйм или около того и стал ростом пять футов, раздался в плечах и стал еще больше похож на своего отца. В остальном Родни не изменился. Волосы его стали чуть длиннее, но были по-прежнему густыми и курчавыми. Толстые, вялые губы, как и прежде, говорили о недостатке дисциплины и самоконтроля. Очень многие в Пейтон-Плейс говорили, что Родни Харрингтона уже не изменишь. Он навсегда останется тем, кем был, — единственным, избалованным ребенком богатого, овдовевшего отца. Его исключение из Нью-Хэмптонской школы для мальчиков только подтверждало то, что говорили в Пейтон-Плейс. В Нью-Хэмптоне попытались учить Родни, но после двух лет неудачных попыток выгнали за лень и нарушение субординации. У этой школы была хорошая репутация, там успешно решали проблемы с молодежью, которые не могли решить в других школах, но и Нью-Хэмптон не смог повлиять на Родни Харрингтона. Кажется, единственное, что понял Родни, пока был в этой школе, так это то, что все ребята из хороших семей вступали в сексуальные отношения с девчонками до того, как поступали в частную приготовительную школу. Те же, кто не имел подобного опыта, были либо голубыми, либо подходящим материалом для духовенства. Родни быстро это понял и, пробыв в Нью-Хэмптоне менее года, уже мог переболтать их всех. Послушать его, так он, еще не достигнув пятнадцати лет, лишил невинности как минимум девять девчонок в своем городе и его дважды чуть не застрелил разъяренный муж женщины, у которой полгода был страстный роман с Родни.

У Родни была приятная, чувственная внешность, водились деньги, к тому же у него был неплохо подвешен язык и он легко мог заставить поверить себе. К тому времени, как его выкинули из Нью-Хэмптона, Родни все воспринимали как мужчину. Даже отец верил ему, хотя для Лесли он сочинял не такие красочные истории, а их героинями делал девчонок из Уайт-Ривер, которым давал вымышленные имена. Родни так часто рассказывал истории о своих победах разным людям, что уже начинал верить в них сам. В действительности же, Родни не имел никакого такого опыта и, когда правда настигала его, у Родни было такое чувство, будто кто-то ни с того ни с сего выплеснул ему в лицо стакан холодной воды. Пугающая мысль о том, что он не знает, как завершить акт, даже если у него появится шанс начать его, действовала на Родни как туча, внезапно закрывшая солнце в жаркий день. Ему становилось холодно, и он понимал, что в его счастливой жизни есть безрадостные стороны. Больше всего Родни пугало не то, что правда унизит его, а то, что девчонка, с которой у него может не получиться, начнет болтать. Когда бы Родни ни думал о том, что скажут его приятели, узнав, что он вешал им лапшу на уши, а сам был неопытен, как семилетний мальчишка, он буквально холодел от ужаса.

Прокручивая в голове эти мрачные мысли, Родии свернул на узкую, полуразрушенную Ясеневую улицу, где жили рабочие с фабрики. Он остановил машину точно напротив дома Андерсонов и храбро просигналил, хотя сам совсем не испытывал никакой храбрости. Он предпринял решительную попытку отбросить все свои страхи, а для Родни Харрингтона избавление от страхов или депрессии никогда не было особой проблемой.

Какого черта, подумал он, и солнце скова вышло из-за тучи. Какого черта? У него есть деньги, машина и пинта ржаного виски в бардачке. Какого черта? Он знает, что надо делать, если удастся заставить старушку Бетти спустить штанишки. Он слышал все это не один раз, разве не так? Он сам не раз описывал, как это делается, не так ли? Какого же черта? Он не только слышал и рассказывал об этом сам, он читал об этом книжки и смотрел фильмы. Так о чем же ему, черт возьми, волноваться?

Бетти шагала по тропинке от своего дома. Она раскачивала бедрами, стараясь походить на героиню музыкальной комедии, которую видела на прошлой неделе. Медленно подойдя к машине Родни, она сказала:

— Привет, малыш.

Бетти была точно на год и четырнадцать дней младше Родни, но постоянно называла его малышом. В этот вечер она была в узких зеленых шортах и маленькой желтой маечке. Как всегда, взглянув на нее, Родни лишился дара речи. Свою реакцию на Бетти Родни мог объяснить, только сказав, что это очень похоже на то, как мисс Пратт, когда он был маленьким, показала ему, как она делает пудинг. Сначала ты видишь на сковородке тонкий слой жидкости, и кажется, ничего не может измениться, но в следующую минуту жидкость поднимается и становится такой густой, что старая Пратт с трудом проворачивает в ней ложку. Вот так же и у него с Бэтти. Пока он ее не видит, ему все ясно и понятно, но как только она облокачивается о дверцу машины и говорит: «Привет, малыш», у Родни сжимается горло, тяжелеют веки и, приложив невероятные усилия, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, он отвечает:

— Привет.

— Слишком жарко, чтобы напяливать на себя выходную одежду, — сказала Бетти. — Я хочу просто покататься и остановиться поесть у какой-нибудь придорожной закусочной.