Пейзаж с ароматом ментола

Да, эксперименты начались после сожжения визитки с телефоном и адресом хозяина. Я воспринял это как глубоко символический акт, призванный подтвердить мою реши­мость,— когда-то в студенчестве с таким же мрачным наслаж­дением я развел в университетском сквере костерок из пи­сем однокурсницы.

Полагая, что в основе моих действий лежал некий детально разработанный план, вы ошибаетесь. Я исходил из того, что в алогичных условиях любая система неизбежно даст сбой, а посему надо делать ставку на импровизацию. Короче го­воря, я занял круговую оборону и, нащупывая у противни­ка уязвимое место, устраивал вылазки сразу по всем направ­лениям.

О некоторых опытах я вспоминаю с саркастической улыб­кой. Ну, например, о белых с зеленым пояском пачках сигарет "Piere Cardin", которые я — то нераспечатанными, то умышленно начатыми — оставлял, уходя из дому, где-нибудь на виду, как бы приглашая угоститься. Еще более наивным было натягивание в комнате и в коридорчике ниток. Впро­чем, надо заметить, что и нитки, и сигареты всякий раз ос­тавались нетронутыми, что никак не влияло на появление или отсутствие в квартире ментолового аромата. Пачка была не начата и тогда, когда я обнаружил свежий окурок.

Предыдущие строки могут повеять на вас легковесностью, но подобное впечатление будет бесконечно далеко от реаль­ности. Достаточно сказать, что я начал курить. В этом был, правда, и чисто практический смысл, ибо, чтоб избавиться от наваждения с запахами, я курил исключительно менто­ловые сигареты. Я вступил в игру, но не знал ни ее правил, ни ставок, хотя постоянно чувствовал, что ставки будут вы­соки.

Повторяю, я поступал непоследовательно и экспромтом, однако теперь, когда догорает октябрь, эксперименты под­даются систематизации.

Их первую группу я условно назову телефонной.

Вообще-то, телефон вел себя безупречно. Не считая пары ошибочных звонков, он говорил исключительно грудным, с легким придыханием Наташиным голосом, который момен­тально настраивал на соответствующую волну. Наташа ни о чем не догадывалась, а благодаря моему курению у нее не было оснований и для подозрений, связанных с ментоловым запахом. Признаюсь, я испытывал некоторое самодовольство: я желал ее и, невзирая ни на что, ритуал наших свиданий никогда не менялся — от двух непременных бутылочек крас­ного до выбора маршрутов на подсвеченной карте Европы.

Боже мой, какое это теперь имеет значение...

Безусловно, ограничиваться только наблюдением за теле­фоном было нельзя. Во время прогулок я регулярно наби­рал свой номер из автомата. Квартира отвечала длинными гудками. Порой слышались короткие, но это ничего не оз­начало, ибо телефон был спарен с соседским, и когда там разговаривали, на моем действовал блокиратор. Несколько раз я прибегал к определенным комбинациям: отсчитывал десять длинных сигналов, которым соответствовало ровно столько же звонков моего белого аппарата на сундуке, ве­шал трубку, снова набирал номер и отсчитывал еще девять, следующий раз — восемь, затем — семь... Я посылал своему вероятному гостю сообщение: подозреваю, что ты у меня, почему бы тебе не отозваться... Результат всегда был одина­ков.

На сундуке я прижал латунным Шивой записку пример­но такого содержания: кто бы вы ни были, прошу предуп­реждать о визитах заранее, чтобы у нас не возникало дву­смысленных ситуаций. Судя по свежему сигаретному дыму, мое послание прочли и — оставили без ответа.

Так же безучастно гости отнеслись к "забытым" на столе запасным ключам.

Ничего нового не поведал замаскированный среди книг миниатюрный магнитофон.

Сильнее всего щекотали мне нервы эксперименты с двер­ным глазком. Отправляясь на вечерний моцион или прово­жая Наташу, я не выключал в коридорчике свет, а придя назад, нажимал на пуговку звонка. Мой ненадежный плю­шевый сторож откликался настороженно-виноватым лаем, а я, невольно сжавшись, вперялся в глазок, посреди которого горела светлая точка. Она могла погаснуть в двух случаях: если бы кто-то выключил свет или приник к глазку с той стороны двери. Точка не погасла ни разу.

Перед сном я тоже пользовался услугами глазка, но уже находясь в более выигрышной позиции. Набросив на дверь цепочку, я прикладывался к глазку и осматривал сведенные линзой в тесный круг объекты: двери двух соседних квар­тир, площадку и край лестничного марша. Там было пусто, тем не менее несколько раз меня посещало неотвязное ощу­щение, что точно так же внимательно, как и я, в этот самый момент кто-то глядит на меня в свой глазок, словно это я стою на площадке перед запертым входом. Причем, если доверять чутью, мой контрнаблюдатель находился у меня за спиной. Превозмогая страх, я резко оглядывался и с мрач­ной иронией говорил себе: "Мой дом — моя крепость".

Самую значительную группу составляли эксперименты, связанные с проигрывателем. Отсюда тянулась тонкая ни­точка хоть к какому-то объяснению ситуации, заложником которой я оказался. Факт оставался фактом: впервые менто­ловый аромат материализовался в комнате, когда я купил пластинку Шопена и слушал прелюдии.