Пейзаж с ароматом ментола

Она могла отдаться мне в самом неожиданном месте. Однажды это была площадка обзора над рекламными огня­ми ночного города. Другой раз — темный междугородный автобус с редкими сонными пассажирами на передних сиде­ниях.

Слова бывают беспомощны и никогда не передадут всей пронзительной сладости первого прикосновения и того, как crescendo распускается цветок прерывистого дыхания и как опадают сиреневые лепестки вскриков.

Еще никогда у меня не было женщины, способной пода­рить такие переливы ассоциаций и ощущений. Если вы слы­шали о Гераклите Эфесском, вам нетрудно будет догадаться, как я перефразировал в отношении моей спутницы его зна­менитое изречение.

Каждая новая близость была путешествием в путешествии. Когда наши тела овладевали левитацией... Когда, держа ее в объятиях, я мчался по реке, по ее реке, в легком остроносом каноэ... Когда ненасытность ее губ рождала желание раздво­иться и растроиться, чтобы изведать Ее до конца... Когда чувствовал, как регенерируются мои отмершие еще в детстве и, наверное, самые лучшие клетки...

Не исключено, что я уже писал об этом; тогда повторю: нескончаемая вереница путешествий напоминала восхожде­ние — от простого к более сложному, от понятного к тому, что надо просто принять на веру.

В тот путь мы когда-то отправились в лодке со спасен­ной птицей...

Древние индийцы владели истиной: полнее всего постичь друг друга души могут только в соитии своих земных обо­лочек.

Как-то раз мы шли по весенней улице навстречу южно­му ветру. Наши руки не соприкасались, но у меня возникло чувство, что я взял Ее за руку, что время от времени, делясь теплом, встречаются в прикосновениях наши плечи, и я по­нял: это взаимопроникают моя и ее ауры.

Она стала первой женщиной, подарившей мне ощущение Вечности. Оно возникало, когда ритмы двух существ посте­пенно и неуклонно сливались в один слаженный ритм, который включал в себя все остальные мелодии Вселенной и, пульсируя, заменял собой саму эту Вселенную, чтобы взорваться ослепительной вспышкой, что неизменно пробуждала меня в иной реальности.

Да, каждая близость с Нею переносила меня в мои четыре стены. Близость была билетом назад, но с оплаченной обратной дорогой — из моей действительности в ее, где нас подстерегали новые открытия и новые вспышки, возвращающие в мир, который я имел все меньшее право называть своим.

Жизнь разделилась на две части, и первая сжималась, как шагреневая кожа.

Однажды утром я с каким-то радостным, совсем нестраш­ным страхом осознал, что незнакомый город, откуда я вернулся, реален - своими запахами, на ощупь и на вкус, чем оттепельная графика предновогодних дней за единственным окном моей комнаты.

Теперь почти каждый день — словно они, дни, сговорились между собой — приносил очередное свидетельство того, какому миру я принадлежу все больше.

Я уже упоминал вещественные доказательства путешествий, начавшие появляться после альпийского отеля. Их коллекцию открывал светло-лиловый цветок, частица сухого букета из бессмертников и маковых головок, стоявшего в нашем номере. Половину этого номера занимала та необъятная кровать, которую поднимали из долины вертолетом.

А вчера утром я оказался дома с новыми часами. На них нет ни единой цифры: три стрелки двигаются непосредственно над внутренностями механизма. А тот беззастенчиво анатомирует материю времени, заставляя владельца определять часы и минуты преимущественно интуитивно. Я не стал бы держать пари, что у каждой из трех стрелок скорость всегда одинакова. Пожалуй, я больше уверен в обратном.

Такой подарок Она сделала мне в турецких кварталах Западного Берлина, куда вечером туристам рекомендуется не забредать. Мы рискнули, и ничего чрезвычайного с нами не приключилось, хотя я и счел необходимым остановить такси и оторваться от компании молодых турок, дружно вышедших вслед за нами из пиццерии, тем более, что Она была с серебристой "марсианской" прической. Особенно мне не понравился тот высокий, со шрамом на левой щеке, ибо каждый его взгляд как будто срывал с Нее одежду. В машине я вздохнул с облегчением, а Она, кажется, с не меньшим облегчением затянулась сигаретой.

Если не ошибаюсь, я писал о новых часах. Допускаю, что более уместным тут будет определение "компас", и с абсо­лютной точностью могу утверждать, что мне нравится наблю­дать за цветными живыми шестеренками — тремя синими, двумя красными и несколькими золотистыми — наблюдать и догадываться, который сейчас час и по какому времени.

Сегодня на улице, у почтамта, я встретил бывшего одно­курсника, и, по сравнению с тем рослым турком, он пока­зался мне созданием значительно менее реальным.

Телефон в квартире звонит редко (как правило, ошиба­ются номером), но если обо мне вдруг вспоминают в какой-либо редакции, я удивляюсь больше, чем если бы позвони­ли из той пивнушки, где футбольный фанат разрядил обойму в телеэкран над стойкой.