Пейзажи

Подлинный образ прошлого проскальзывает мимо. Прошлое только и можно запечатлеть как видение, вспыхивающее лишь на мгновение, когда оно оказывается познанным, и никогда больше не возвращающееся. «Правда от нас никуда не убежит» – эти слова Готфрида Келлера помечают на картине истории, созданной историзмом, как раз то место, где ее прорывает исторический материализм. Ведь именно невозвратимый образ прошлого оказывается под угрозой исчезновения с появлением любой современности, не сумевшей угадать себя подразумеваемой в этом образе.

<…>

Историческому материалисту не обойтись без понятия современности, представляющей собой не переход, а остановку, замирание времени. Ведь это понятие определяет именно ту современность, в которой он пишет свою личную историю.

<…>

Любой побеждавший до сего дня – среди марширующих в триумфальном шествии, в котором господствующие сегодня попирают лежащих сегодня на земле. Согласно давнему и ненарушаемому обычаю, добычу тоже несут в триумфальном шествии. Добычу именуют культурными ценностями. Исторический материалист неизбежно относится к ним как сторонний наблюдатель. Потому что все доступные его взору культурные ценности неизменно оказываются такого происхождения, о котором он не может думать без содрогания. Это наследие обязано своим существованием не только усилиям великих гениев, создававших его, но и подневольному труду их безымянных современников. Не бывает документа культуры, который не был бы в то же время документом варварства[27].

8. Рассказчик

Теперь, когда его не стало, я могу расслышать в тишине его голос. Он разносится по всей долине. Звучит так непринужденно и, подобно йодлю, кружится, словно лассо. Возвращается, соединив услышавшего с зовущим. Помещает зовущего в самый центр. На этот голос откликаются его коровы и собака. Однажды вечером, после того как он запер всех коров в хлеву, оказалось, что двух не хватает. Он вышел и окликнул их. После второго оклика из глубины леса отозвались две коровы, и через пару минут они уже были у стойла; как раз наступила ночь.

За день до своего ухода он привел все стадо из долины где-то около двух часов пополудни, прикрикивая на коров и на меня, чтобы я открыл ворота в хлев. Мюге вот-вот должна была отелиться – две передние ноги теленка уже почти вышли. И единственной возможностью привести ее назад было вернуть все стадо. Его руки тряслись, пока он пытался обвязать веревкой передние ноги малыша. После двух минут усилий теленок появился на свет. Он поднес его Мюге облизать. Она мычала, и звук был таким, какой коровы никогда не издают по другим поводам, даже от боли. Высокий, пронзительный, безумный звук. Сильнее, чем жалобный стон, взволнованнее, чем приветствие. Чем-то напоминающий трубный зов слона. Он принес солому, чтобы сделать теленку подстилку. Для него такие моменты – это моменты триумфа, настоящего торжества, моменты, когда хитрый, упорный, крепкий, неутомимый семидесятилетний крестьянин соединяется с окружающим его мирозданием.