Пека о себе, или Футбол начинается в детстве

Вернувшись в Ленинград, мы не узнали своего родного города — так он изменился за годы войны. Как-то весь потемнел, дома выглядели облезлыми, грязными. Даже Нева не казалась такой прекрасной, как прежде. В душе — боль утрат, в жизни — сплошные житейские невзгоды. Моя квартира на Мойке пропала, как и квартира моих родителей на улице Чайковского — мать умерла в блокаду от голода, отец еще раньше от туберкулеза легких. Погиб на фронте старший брат Александр. Второй брат Иван прошел всю войну и, к счастью, остался жив, выпрыгнув из горящего танка. Тяжело болели после блокады сестры. Пропала квартира родителей жены — ее отца, морского офицера, убили какие-то мародеры, разграбившие всю обстановку. Погиб на фронте на Синявских болотах под Ленинградом единственный брат жены…

Нас поселили вдали от центра, на улице Благодатной, в доме, где жили почти все футболисты «Динамо». Поселили в коммуналке, хотя при переходе мне, коренному ленинградцу, обещали отдельную квартиру с учетом состава семьи, не говоря уже о моем положении ведущего игрока в команде. Потом выяснилось, что произошла подмена документов при решении квартирного вопроса, к которой приложили руки мои бывшие коллеги из довоенного «Динамо», занявшие теперь административные посты в этом обществе.

Неузнаваемо изменился стадион «Динамо» — стал каким-то неуютным, «чужим». Поле было совсем заброшено, газон крайне низкого качества. Изменились и болельщики — значительная часть старых ленинградских поклонников кожаного мяча погибла на фронтах или в блокаду. Восстанавливать Ленинград приехали совершенно новые люди из разных мест страны. Но самое главное — изменилась сама команда. По уровню мастерства она была средней. Вновь приходилось брать на себя роль лидера и дирижера, спасать престиж Бутусова. Считая здесь неуместной излишнюю скромность, скажу, что равных мне по мастерству игроков в команде не было. Многие молодые футболисты талантом не блистали, а Бутусов с присущей ему резкостью высказывал свое мнение им прямо в лицо.

Так, футболисту Собакину он говорил:

— Из собаки льва не сделаешь!

Но за неимением лучшего, тренеру приходилось мириться и с таким составом.

По возрасту я был старше всех, но по физическим кондициям не уступал молодежи, а по технике, разумеется, превосходил. И прежде всего потому, что по-прежнему много работал с мячом, бегал кроссы, свято соблюдал спортивный режим. Ну, а психологический настрой на игру у меня всегда был на высоком уровне. Любил перед игрой послушать музыку, пошутить. Это помогало освобождаться от нервного напряжения. Михаил Бутусов всегда приводил меня в пример молодым игрокам, которые часто «перегорали» еще до начала матча. Для поднятия настроения на сборах, случалось, я брал в руки гитару, под аккомпанемент которой пели мои партнеры.

Ленинградское «Динамо» той поры, несмотря на все усилия тренеров, оставалось заурядным коллективом. Эпизодически, правда, кое-что получалось. Так, запомнилась победа в 1950 году над «Зенитом», в воротах которого стоял Леонид Иванов. Пропустив четыре мяча, он в сердцах бросил на землю перчатки и сказал:

— Все, бросаю играть!

Или встреча с московскими одноклубниками, которые в последние годы моих выступлений в ленинградском «Динамо» ни разу у нас не выиграли. Матч проходил в Москве. Я плохо себя чувствовал и решил было ограничиться выступлением в дубле. Мы выиграли, а я забил гол в ворота молодого Льва Яшина. Однако Бутусов упросил выступить меня на следующий день и в основном составе. Мы непрерывно атаковали:

«Нападение, возглавляемое хорошо игравшим П. Дементьевым, все чаще и чаще подходило к воротам хозяев поля. Трижды Хомич брал, казалось бы, безнадежные мячи».

В один из таких моментов слышу, как Владимир Ильин говорит с раздражением своему полузащитнику Леониду Соловьеву:

— Что ты его не можешь удержать — ведь ему почти 40 лет!

Слово «ветеран» все чаще сопровождало даже самые хвалебные отзывы о моей игре. Я и сам понимал, что когда-то придется покинуть поле. Поэтому еще в 1948 году поступил в школу тренеров при Институте имени П. Ф. Лесгафта и успешно закончил ее в 1951 году, получив диплом тренера по футболу и хоккею.

И вот наступил момент, когда мне больше играть просто не захотелось. Футбол всю жизнь был для меня игрой, а не работой. Для игры, для творчества нужен был соответствующий душевный настрой, а мелкие уколы завистников и недоброжелателей в команде и прессе отравляли радость. Вот один из таких газетных перлов: «Прекрасно играл П. Дементьев, отрешившийся, наконец, от индивидуальщины. Его подачи были точны и своевременны, а сам он подвижен и всегда на нужном месте». В этой заметке отношение к индивидуальной игре выражено еще в мягкой форме, бывало, ругали за мое индивидуальное мастерство и похлеще. Поэтому я сказал Бутусову:

— Все, Михал Палыч, больше не хочу играть!

Он стал уговаривать:

— Я поеду в горком, заставлю дать распоряжение злопыхателям-журналистам не травить тебя!