Клоуны. На хрена тебе бинокль, если на шлеме закреплен боевой модуль? Если вся видеоинформация поступает на монокль и дублируется на оперативный пульт? Чтобы лихо выглядеть на картинке. Вот такие мы героические солдаты.
Ильин протянул руку к инфоблоку, тронул настройку. Что-то на испанском говорил комментатор. Ильин поискал русский вариант.
– ...Двадцать семь тысяч жителей. Теперь же здесь только пустыня. Не сохранилось ни домов, ни деревьев. Лишь остатки дороги ведут дальше, в неизвестность. Город был основан в тысяча восемьсот пятнадцатом году, а погиб в результате подлого нападения инопланетян в период с две тысячи седьмого по две тысячи семнадцатый. Мы будем помнить о жертвах...
Ильин выключил звук.
Какие мы смелые! Герои! Подлые инопланетяне, как же! А куда подевались Братья, которые вели нас к вершинам Сосуществования? С кем мы десять лет сближались?
И ведь прошел всего месяц. Один гребаный месяц.
Ильин две ночи подряд через свой инфоблок ползал в Сети, пытаясь понять, что произошло за те дни, пока он сидел в камере.
Он не пытался понять, что происходило в мире или в стране. Его интересовали дела местные. Вести с малой родины, так сказать.
Да, исчезли лозунги о Сближении и Сосуществовании, появились призывы уничтожать сбляжателей и сосулизаторов. Понятно.
Виновников бойни в городе арестовали, их хозяев в Брюсселе – тоже, и на днях должен начаться в Нюрнберге суд над этими преступниками и их покровителями.
Почти вся верхушка Евросоюза и командование Территориальных войск. Патруль не упоминается совсем.
Как Патруль.
Говорят и пишут о некоей секретной военизированной организации, контролировавшей российские Территории, цели и задачи которой еще не прояснены. Ведется расследование.
В народе – все почти нормально. Бунтов нет. Люди с пониманием относятся к происходящему, требуют разобраться и наказать.
Вскользь, очень глухо, проскакивает информация о проявлениях народного, исключительно праведного гнева по отношению к предателям и коллаборационистам, сообщения о вспышках которого заканчиваются лаконичным «имеются жертвы».
И целый ряд загадочных вспышек насилия.
Молодой человек, вооруженный ножом, вошел в здание городского совета и нанес восемнадцать ударов, прежде чем был застрелен охраной...
Девушка плеснула кипящей водой в лицо своей соседке по общежитию...
Водитель автобуса был убит во время движения, автобус занесло на встречную полосу, от столкновения с грузовиком начался пожар, погибло...
Трое школьников ворвались в учительскую... охотник открыл огонь по проезжающей электричке... повесили писателя...
Ильин просматривал кадры, вглядываясь, пытаясь отыскать что-то общее. И отыскал.
Странно, но журналисты на это внимания не обращали. Показывали, но не называли. Официальные сводки внимания на этом не акцентировали, но в каждом подобном кадре...
На груди у школьников, убивших двух учителей,– семиугольные значки космополетов. На футболке парня, стрелявшего в водителя автобуса,– семиугольный значок. Плакат с семиугольником на стене комнаты мальчишки, покончившего с собой.
В каждом кадре.
В каждом.
И ни слова об этом. Камера снимает значок в упор, медленно, тщательно фиксирует крашенные в перламутр волосы мальчишки, серебристые комбинезоны на убийцах...
И ни слова об этом.
Словно и не вдалбливают в головы людям настойчиво, не запихивают вглубь, в подсознание, не закладывают рефлекс: космополеты – убийцы. Они виноваты во всем...
– Здравствуйте, майор,– сказал чей-то голос.
Ильин вздрогнул. Пистолет оказался в руке, дулом к выходу.
– Не нужно так нервничать,– посоветовал голос.– Я не причиню вам вреда. И не нужно оглядываться, я – здесь!
Кадропроекция над инфоблоком мигнула несколько раз.
– Увидели? Вот и славно. Наконец-то мы можем спокойно поговорить.
Ильин положил пистолет на ящик и выключил инфоблок. Ровно на пять секунд.
Через пять секунд инфоблок снова включился.
Самостоятельно.
– И опять скажу – не нужно вам так нервничать.– Голос был знакомый, но Ильин не мог вспомнить, где и когда его слышал.– Я хотел у вас узнать – все в порядке? Вы нормально доехали, вступили в командование?
– С кем имею честь?
– Да какая вам разница? – почти искренне удивился голос.– С доброжелателем.
– У меня за последнее время выработалась привычка посылать доброжелателей...
– Я знаю – в ж... И знаю, что один ваш недавний собеседник объяснял такое однообразие нежеланием и неумением выражать свои эмоции, так сказать, вербально...
– Пошел ты на хрен! – сказал Ильин.