Они одновременно встали и раскланялись.
Переговоры прервались.
«Всё впустую, — обречённо вздохнул Николай перед сном. — Мне прямо указали на порог».
Глава VII
— Правитель загробного мира государь Янь не определил ещё срок вашей жизни, — сказал монах Бао Игнатьеву, когда Попов привёл китайца на Южное подворье. — Вы будете носить белые одежды и сидеть по правую руку царей.
У монаха было узкое лицо, резко выпирающие скулы, ввалившиеся щёки. Небольшой нос и плотно сжатые губы придавали ему сосредоточенное выражение. Одетый в тёмно-лиловый халат с остроконечной шляпой на голове, на ногах — плетёные сандалии из толстой буйволиной кожи, он опирался на сучковатую кизиловую палку.
Узнав, что результаты встреч с уполномоченным Су Шунем неутешительны, Бао сказал, что этого следовало ожидать: маньчжуры празднуют победу.
— Какую? — в один голос спросили Игнатьев и Вульф.
— Победу над союзническим флотом, — ответил монах и рассказал предысторию сражения в устье реки Бэйхэ. Оказывается, в начале июня в Шанхай прибыли послы Англии и Франции, господа Фредерик Брюс, представитель её величества королевы Великобритании, и Бурбулон, направленный императором Наполеоном III в Китай с тем, чтобы произвести обмен ратификационными грамотами Тяньцзиньского договора непосредственно в Пекине при личной встрече с богдыханом. Эту же цель преследовал и Фредерик Брюс. Прибыв в Шанхай, оба посла отвергли предложение китайских уполномоченных произвести обмен на месте, потребовав проезда в Пекин. В своих докладных записках правительству Верховный комиссар Гуй Лян, тесть императора Сянь Фэна, сообщал, что остался единственный выход — обменять грамоты в столице, предложив двору отказаться от процедуры приёма послов самим богдыханом.
— Почему? — спросил Николай, начиная догадываться, о чём пойдёт речь.
— Послы наотрез отказались выполнять необходимый церемониал "коу-тоу", — пояснил китаец.
— Обряд коленопреклонения?
— Да.
— И что ответил богдыхан?
— Он ничего не ответил, — опёрся о свой сучковатый посох старик. — А коли так, послы Англии и Франции прибыли к устью реки Бэйхэ, где уже собрались их военные суда, и выдвинули ультиматум: в три дня снять цепные заграждения, мешающие судоходству.
— Так, так, — подался вперёд Вульф, заинтригованный рассказом китайца. — И что дальше?
— Пекинское правительство решило прибегнуть к хитрости: оно заявило, что цепи протянуты с одной лишь целью: помешать мятежникам — тайпинам напасть на Пекин.
— Союзники удовлетворились ответом?
— Конечно, нет, — поднял на него свои печальные глаза китаец. — Они ужесточили ультиматум: сказали, что будут штурмовать береговую крепость Дагу. Их сапёрам удалось разорвать две ограничительные цепи, но тут появилось китайское патрульное судно, и заграждение было восстановлено.
— И это победа? — разочарованно протянул Вульф.
— Нет, — ответил монах. — Утром двадцать пятого июня...
— Мы в тот день вставляли раму, — заметил Татаринов.
— ...подошли военные суда европейцев и стали снимать железные столбы в первой цепи заграждений. Канонерки союзников вошли в устье. Подойдя ко второму форту крепости Дагу, союзники вновь натолкнулись на железные цепи, дважды пытались прорваться через них, но безуспешно.
— Крепость молчала? — спросил Игнатьев, мысленно представляя действия китайцев.
— Молчала, — подтвердил монах Бао. — Огонь по китайским фортам открыли канонерки англичан. И когда их орудия заговорили, пушки береговой охраны им ответили. Защитники крепости потопили три военных корабля, два сильно повредили. Адмирала Хопа сильно контузило. Сброшенный с рубки взрывной волной, он сломал себе руку.
— А мы сидим тут, ничего не знаем! — негодующе воскликнул Вульф. — Как под домашним арестом.
— Поэтому Су Шунь и был столь оскорбительно высокомерен с вами, — произнёс китаец. — Избалованный подобострастием окружающих, вдохновлённый победой защитников Дагу над союзнической эскадрой, он возомнил себя героем и стал излишне дерзок. А быть может, наш уважаемый дашэнь злился и завидовал Сэн Вану, которого богдыхан похвалил в своём указе: наградил собольей шубой и шапкой из бобра.
— Я думаю, он ликовал и злился, — заметил Попов. — Человек он сложный, судя по всему…
— Что же нам делать? — спросил Николай примолкшего китайца. — Уезжать, как требует Су Шунь, или противиться этому?
— Сохранять лицо, — ответил Бао.
После обеда пришло донесение, что наши казачьи полки стали занимать левый берег Амура.
— Час от часу не легче, — едва не простонал Вульф. — Так и до войны недалеко.
— Не думаю, — возразил Попов. — Местное начальство смотрит на это спокойно.
— Зато в Пекине бесятся. Гонят нас взашей.
— Перетерпим. Отец Гурий просил передать, что полковник Будогосский, исследующий сейчас новую границу, шестнадцатого июня дошёл до устья реки Тумын Ула.
— Насколько я помню, — сказал Игнатьев, — там начинается территория Кореи.
— Наверно, — ответил Попов. — Я точно не знаю. Знаю только то, что полный лишений путь полковник проделал напрасно: китайские пограничники не вышли к обговорённому месту.
— Это плохо.