Пекинский узел

Су Шунь захватил щепоть подсолнечного жмыха, смешанного с кукурузною мукой и яйцами лесных муравьёв, и принялся кормить рыб. Через какое-то мгновение он заметил, что облака перевернулись и тонут в воде. Значит, всё, что он задумал, исполнится. Примета была давняя и верная. «Китай кишит разбойниками, — думал Су Шунь, — но всё надо устроить так, чтобы никто не заподозрил официальные власти в гибели русского строптивца». Он намеренно не называл его посланником, будучи уверенным, что Игнатьев присвоил себе это звание обманным путём, незаконно, и за это он, конечно же, поплатится. Су Шунь запрокинул голову, зажмурил глаза; сквозь плотно сжатые веки солнце казалось алым, цвета крови. Он любил этот цвет и плотоядно облизнул губы. У каждого игрока в карты припрятан свой «туз в рукаве».

Мордастый, сытый, налитой жизненной силой родственник тянь-цзиньского купца не раз выполнял особые поручения дашэня и, уяснив, что от него требуется, почтительно согнулся в поклоне: «Да воссияет над бессмертным Сыном Неба венец величия и славы». Как и большинство ему подобных, он искренно считал, что все действия господина Су Шуня направлены на процветание Китая и согласованы с любимым богдыханом. Кто одинаково одет, тот одинаково мыслит. У Су Шуня и Сянь Фэна были жёлтые одежды, а люди в жёлтом — люди власти, люди Неба. Люди цвета Ян.

— Этот русский не посланник, проходимец, — презрительно скривил губы Су Шунь, характеризуя Игнатьева, и закрыл крышку банки с кормом. — Будет лучше, если он сгорит или утонет.

— Или поест плохой пищи, — ухмыльнулся порученец. Его удлинённый грубой лепки череп, большие надбровные дуги и широкий нос с мясистыми крыльями, в сочетании с выпирающей вперёд нижней губой придавали ему вид человека с довольно мрачной биографией.

— Или поест плохой пищи, — согласился Су Шунь и наступил на свою тень. — Хороший яд уже хороший лекарь. — Он хотел добавить, что "жить — значит хоронить", но потом решил, что порученец и так прекрасно его понял. Приятна молчаливая беседа.

Приехав в Северное подворье, Игнатьев оставил отцу Гурию подробную инструкцию о действиях, которые надлежало предпринять в его отсутствие и, видя, что Му Лань задерживается, поделился с ним своей дипломатической задумкой: сойтись с послами Англии и Франции, и при первой же возможности выступить в роли посредника в их переговорах с китайцами. Говоря языком шахматистов, он неудачно разыграл дебют и теперь собирался произвести рокировку" в длинную сторону» — нужно было обезопасить своего "короля" от возможных неприятностей: министр налогов и сборов — человек злопамятный.

— Я не обладаю даром предвидения, — сказал Николай, — но прекрасно понимаю ход мыслей Су Шуня.

— Если исходить из китайского присловья, что "жизнь — это зеркало смерти", — отозвался священник, — то Су Шунь запросто может прибегнуть к крайней мере.

— Подошлёт наёмного убийцу?

— Да, — ответил отец Гурий. — Он резко настроен против вас. Попову удалось узнать, что не далее, как вчера, Су Шунь вновь поднимал вопрос о том, чтобы под конвоем доставить вас в пограничную Кяхту, препроводив домой через Монголию.

— А я поеду к морю, — усмехнулся Игнатьев. — Сто двадцать вёрст — не расстояние.

— Можно загнать лошадей.

— Цель оправдывает средства. К тому же, их всё равно придётся отдать за бесценок: на клипере конюшни нет.

— А как выберетесь из Пекина? может статься так, что вас не выпустят.

— Есть один план.

Заслышав в коридоре лёгкие шаги My Лань, Николай пошёл ей навстречу. Отец Гурий оставил их вдвоём.

Вместе с My Лань в комнату ворвался свежий аромат весны, благостно-чудный запах чабреца. Одета она была в платье из лёгкого шёлка, а в волосах — веточка цветущего жасмина.

Они сидели за столом друг против друга, и ему хотелось, чтобы чаепитие их не кончалось никогда. Он смотрел на неё и смотрел. Одёргивал себя и вновь не сводил глаз. Не мог налюбоваться. Ловил взор. Ум её казался удивительным, характер необыкновенным. В ней всё прельщало, радовало, оделяло счастьем.

«Как я ей скажу, что уезжаю»? — с болью в сердце думал он и всячески оттягивал час расставания. Несмотря на собственные уговоры, чувствовал он себя скверно. Искал точку опоры и не находил. Жизнь его словно зависла между небом и землёй, и он не знал, как быть? Спускаться на грешную землю или навсегда забыть о ней, остаться в эмпиреях? Поверить сердцу, плюнуть на рассудок?