Пекинское досье

Дверь снова закрылась. Я посмотрел на поднос с едой. — Нам лучше поужинать, — сказал я. «Предполагается, что еда нас опьяняет».

"Мммм." Она корчилась на своем коврике, как модель из урока рисования. "Я рада, что это не так. Кажется, я голодна. Она отнесла поднос к низкому столику и сняла крышку с еще дымящегося блюдца.

Тем не менее, она подозрительно понюхала его. Она зевнула. — Не волнуйся, — сказал я. «Это китайская еда. Ты снова проснешься через час.

Мы поели. Это была простая еда, рис с овощами. Но это было вкусно и, по крайней мере, было сытно. Я посмотрел на Тару и снова почувствовал голод. Но с этим пришлось подождать. В другом месте и в другое время. Она почувствовала на себе мой взгляд, подняла голову, застенчиво улыбнулась и снова обратила внимание на тарелку.

Я пытался понять. Это внезапное смущение. Мне еще многое в ней нужно было понять. Моя реакция на женщин обычно проста. Когда у меня возникают вопросы, они из тех, на которые можно легко ответить и да, и нет. Только на этот раз ничего простого вокруг не было вообще. Не вопросы и не ответы. Не та женщина и мои чувства к ней. Простые имена теперь неприменимы.

Она не была хорошенькой девочкой в очках и не красоткой для календаря, хотя я не мог себе представить месяц, который не выглядел бы лучше из-за нее. Она относилась как к категории А, так и к категории В. Дипломированный научный гений и великолепная работница. Она была умна и сексуальна. Нежная и волнующая. Она стимулировала меня, раздражала меня, бросала мне вызов, поднимала мне настроение. и если это раздражало меня, то оно и возбуждало меня.

— Как насчет того, чтобы приняться за работу?

— Как, — спросила она, — вы это себе представляете?

Я оттолкнул от себя поднос, подавляя желание выкурить сигарету. То, что они забрали у Тары лазер, — это одно, а забрать мои сигареты — пытка.

— Я немного подумал об этих монахах, — сказал я. — И у меня есть идея. Ты можешь быстро говорить?

— На сутоанском диалекте?

«На сутоанском диалекте».

'Я так и думал. Продолжай.'

«Хорошо, половина монахов здесь — агенты КАН, не так ли? Их около сотни, и они в любой момент бросятся на место происшествия, чтобы сорвать наши планы. Поэтому мы должны их уничтожить. Или, по крайней мере, вывести их из игры».

'Хорошо. Но откуда мы знаем, кто они?

— Мы не можем их узнать. В этом-то и дело. Это мог бы сделать только настоящий монах».

Тара нахмурилась. — Сомневаюсь, что мы сможем убедить его рассказать нам, если вы так думали. Нет, если он знает, что мы собираемся обезвредить этих агентов, а может, и того хуже.

Я покачал головой. — Я вообще не хочу, чтобы он тебе говорил. Я хочу, чтобы эти настоящие монахи схватили этих агентов КАН или того хуже.

Какое-то мгновение она просто смотрела на меня.

«Ты тоже хочешь, чтобы я вызвала дождь или, может быть, сделала из соломы золото?

Я улыбнулся. — Я не думаю, что это так уж сложно.

— Вы можете сказать это легко. Какой аргумент вы предлагаете мне использовать? Я имею в виду, как вы убеждаете мужчин, приверженных идее ничего не делать, что-то делать? А во-вторых, если вам удастся их убедить, какое оружие вы предложите им использовать?

Я снова встал и зашагал взад и вперед по комнате. «Что касается первой части вашего вопроса, я рассчитываю на их инстинкт самосохранения».

Она покачала головой. «Не сработает. Они не боятся смерти.

'Я знаю это. Но я не имею в виду их личное выживание. Я имею в виду спасти их веру. Послушайте, есть только одна причина, по которой они объединяются с KAН: спасти свой монастырь. Должно быть, это последний оставшийся оплот Дао во всем Индокитае. Если не в мире.

'Так?'

— Итак, когда эти монахи умирают, их вера умирает вместе с ними. КАН не собирается принимать новых монахов. Это место станет крепостью КАН, а не даосским храмом. Если они не хотят бороться за это. В этом случае ничегонеделание равносильно уничтожению самого себя».

— Но разве они не погибли бы и без их защиты?

«С нашей помощью они могли бы переселиться в другое место».

На одну минуту она закрыла глаза в раздумьях. — Насколько я вижу, звучит красиво. Но опять же, я такой, как и вы прагматичный американец, и мы имеем дело с совершенно другим мышлением».

— Я в это не верю, — сказал я. «Я думаю, что все идеалисты в конце концов одинаковы. Они готовы умереть за свои идеи, но не хотят позволить себе умереть за свои идеи».

На подносе остался еще один водяной орех. Она взяла пальцами и откусила. Она улыбнулась. Хорошая мысль, — сказала она. «В любом случае стоит попробовать. На самом деле есть только одна проблема.

Я вздохнул. 'Какая?'

«Как сказать «идеалист» по-сутоэнски?»

Я кинул в нее подушкой.

'Нет нет.' она сказала. «Викторина еще не закончена. Что насчет второй части?

"Какая вторая часть?"

"Что они должны использовать в качестве оружия?"

— О, это, — сказал я с улыбкой. «То, что из кабинета Лао Цзена». Мне пришлось немного подождать, пока она не окажется на одном уровне со мной. Это не заняло у нее слишком много времени.

'Боже. Оружие на стене.