– Я не спрашивала, что произошло ночью, я спрашиваю, кто дежурил, – перебила его Зена, ненавидевшая какие-то бессмысленные разговоры и пояснения, в которые люди постоянно пытались уходить.
– Простите, но они сбежали, – ответил мужчина, опуская голову и тут же падая у ее ног, словно так его шансы на прощение могли вырасти.
– Значит мы еще и ночь без дежурных провели? – спросила Зена.
– Нет, что вы? Мы слышали, как они завели нашу машину и уехали, поэтому я тут же выставил новый патруль.
Зену это устроило. Она немного помолчала, подняла руку и быстро опустила ее на мужскую голову. Разряд тока был виден, несмотря на яркий дневной свет и палящий жар. Запахло гарью. У мужчины лопнули глаза, изо рта полилась кровь, но Зена еще долго держала руку на обугленной макушке с дымящимися редкими волосами, пока глаза ее не посинели.
Она знала, что осталось от последнего транспорта, уже выяснила, что в лагере больше нет ни одного бластера, но обсуждать это со скотом – а ведь именно так она обещала себе смотреть на людей – она не собиралась.
– Ты, – ткнула она в грудь другого мужчину, быстро пролистав данные о живых Черепахах.
Тот тут же упал на колени.
– Госпожа, я ни в чем не виноват, прошу вас…
Зена тут же передумала и вычеркнула его из списка командиров в собственной базе, ткнув в другого мужчину.
– Ты!
Тот только глаза на нее поднял перепуганные.
– Будешь новым командиром базы, – сказала она. – Этого разжаловать, – приказывала она, указав на стоявшего на коленях его напарника, – бойцов подготовить, на три группы разделить, командиров им назначить. Завтра к обеду они должны быть готовы сражаться. Совершишь ошибку − и будешь умирать медленно.
Реакции она не ждала, просто разворачивалась и шла к сухому дереву. Дождь его полил куда лучше, чем это обычно делали Камни, но жизнь к нему все равно не возвращалась, разве что на сухом склоне откуда-то появился муравей – черный, размером с Зенину ладонь. Он медленно полз по стволу наверх, а Зена вспоминала отца.
– Некоторые люди разводят муравьев, – говорил он.
– Зачем, – спрашивала она, пытаясь понять. Не голосом спрашивала, а как-то иначе. Говорить она тогда совсем не умела и голос отца распознавала с трудом, но о мире знала очень много, кто такие муравьи тоже, а вот повадки людей оставались ей не ясными.
– Разводить муравьев интересно, – отвечал отец и плечами пожимал. – Люди много кого разводят. Что-то из этого полезно, что-то просто для души, а когда-нибудь кто-то будет разводить людей.
Он смеялся, а Зена запоминала, не понимая, что такое шутка и почему слова, сказанные со смехом, не стоит воспринимать всерьез и уж тем более к ним не стоит относиться, как к пожеланию или даже мечте.
– Кажется, я развожу людей. Жаль только, они не размножаются, – сказала она вслух, ловя муравья и раздавливая его брюшко между пальцами.
Зена почти коснулась горизонта, когда дежурящий Кирк услышал шум машины. В пещере было уже тихо. Кастер уснул или потерял сознание – сложно было понять, что вернее, а остальные смогли уснуть. Кирка тоже клонило в сон, но из-за шума он тут же схватился за автомат и стал осматриваться.
Машина ехала вдоль скал, явно избегая мин, а за рулем был Виту, чуть хмурый, но вполне спокойный. Он взглянул на Кирка и, опережая все вопросы, приложил палец к губам.
Кирк кивнул. Ему хотелось бы что-то сказать, да слов не было, даже дурацкой ободрительной шутки в голову не приходило, а Виту и не ждал никаких слов, просто остановил машину и пошел в пещеру.
Кастера не уносили вглубь. Он лежал в самом центре в тени, все на том же вырванном заднем сидении автомобиля. Сломанная левая нога в подобии шины лежала на подставленном ящике, рядом висела в пустоте перевязанная чистыми бинтами часть бедра, что осталась от правой ноги.
Прямо на полу у таза с тряпками спал Берг. Он так устал, что уже просто не мог продолжать наблюдать, да и ему казалось, что лучше уж сейчас немного поспать, чем потом ночью не заметить посылку. Виту же замечал только таз и воду в нем. У него была лишь одна небольшая фляга на все время его отсутствия и вина за побег, от которой безумно хотелось хлебнуть именно этой воды. Он опускался на колени рядом с тазом и только проводил мокрой кровавой тряпкой по губам, а потом касался руки Кастера.
– Эй, малыш, ты меня слышишь? – говорил он очень тихо.
Голос у него осип, осел от долгого крика в пустыне – бессмысленного злого крика на небо, на этот мир, на все на свете, на самого себя, придумавшего делать мины. Больше всего ему хотелось разогнать машину и разбиться на ней, ударившись о скалы, но это было слишком нерационально. Разум быстро понимал, что правильным будет совсем другое.
Он соглашался и потому целовал Кастера в щеку.
Тот не был уже горячим, наоборот, пальцы и даже лицо казались холодными, да и губы посинели, но веки он тут же приподнял и попытался улыбнуться, криво, болезненно, но попытался.
– Где ты был? – едва слышно спрашивал Кастер.
Виту ему не отвечал, только сжимал сильнее руку и спрашивал сам:
– Очень больно?
– Очень, – без лишней храбрости отвечал Кастер. – Все больно.