Пекло 2

Двери у него были все нараспашку, и Карин, зайдя в кабину, прошла внутрь и села на трубу, заменявшую лавку во втором отсеке.

Берг шагнул за ней, но садиться не стал. Шаркая ногами и слушая, как перекатывается под ботинками песок, он прошел мимо, спрятал руки в карманы и замер.

− Берг, − начала Карин, опуская глаза и буквально хватаясь за трубу. – Ты очень важный для меня человек и…

− Хватит! – перебил он ее.

Он просто не хотел этого слышать, не хотел даже думать о тех банальных фразах, которые она могла ему сказать.

− Ты не можешь сейчас ничего решать! – сказал он ей прямо, резко развернувшись. – Ты сама не понимаешь, что чувствуешь! Когда все закончится, когда мы выберемся отсюда…

Он внезапно умолк, нахмурившись и опустив голову. До него внезапно дошло, что ничего не будет, когда они вернутся, потому что он сам не будет прежним. Теперь он такой же убийца – человек, не имеющий право на жизнь в обществе. Зачем тогда сейчас орать о том, что они будут вместе?

Не будут.

Он сжал кулаки и, резко дернув головой, посмотрел на нее. Она была ему родной, любимой, теперь еще и вымытая, с наспех скрученными в непонятное нечто волосами, она так походила на ту домашнюю Карин, с которой он вместе учился, что сердце замирало.

В университете они жили как в казармах и почти не виделись, только на бегу, с короткими поцелуями там, где камеры не видят, а на каникулах она всегда жила у него. Ее отец был не против. У него была другая семья и, хоть он любил старшую дочь, место для нее находил с трудом, а у Берга была большая комната. Он мог бы даже выделить ей свою, но не хотел, потому что вот такая она ему нравилась больше. Она натягивала его майку и ходила в ней и трусах по комнате, писала что-то в своем блокноте, училась, хихикала, когда Берг ругался, забывая, что она рядом. При ней он старался не материться. При ней он всегда старался быть лучше. С первого дня их знакомства, когда она была еще маленькой девочкой – истощенной, слабой, не способной удержать в руках мяч. Она даже улыбалась с трудом.

− Ты все равно тут, постарайся отвлечь этих детей, − сказал Бергу отец. – У большинства из них нет уже родителей, дома, ничего нет, а им надо встать на ноги.

− Так, а что я могу сделать? – не понимал двенадцатилетний Берг.

Нет, ему, конечно, было жаль детей, которым не повезло, но как им помогать, он и представить не мог.

− Просто организуй им игры во дворе, простые, веселые. Им этого будет достаточно.

− Ладно.

Берг тогда даже плечами пожал, не понимая, как игры могут кого-то спасти, а потом сам не заметил, как стал чем-то вроде надежды для этих ребят. Он заразился от них любовью к Финреру. Он многих подтянул в учебе так, что те поступили в высшую школу Майкана, но Карин среди них была особенной.

Когда уже после больницы она пришла к нему с коротко стриженными волосами и сказала, что она дура и ей нужна помощь, он только посмеялся.

− Да какая ты дура? Просто не училась же нормально, − ответил ей Берг и действительно стал помогать наверстать все то, что она раньше не доучила от голода, усталости и простой неспособности учить.

Она была упрямой, смелой и потому нравилась ему. Она была, как свой парень в их компании, пока однажды ему не нашептали, что она в него влюблена.

− Да посмотри ты, как она смотрит на тебя! Влюбилась, вот и бегает…

− Не бегает она, − бормотал Берг, но все равно к ней присматривался. Ему было тогда шестнадцать. Ей всего четырнадцать, но она уже не была той худенькой, едва живой девочкой. У нее уже и грудь была, и бедра такие, что, присматриваясь, Берг забывал, что обычно называл ее «братом».

Напоить ее на дне рождения общего друга было тогда забавным. Выпить самому тоже. Ничего дурного в пиве подростки обычно не видят, а потом не понимают, как и что с ними случилось.

Берг наутро тоже не понимал, как вдруг оказался в маленькой комнате, в районе, далеком от дома, без одежды и в обнимку с той, которая точно в него «не влюблена». Он все помнил, почти четко, немного туманно, но помнил. Просто не понимал, чем он думал, когда сам целовал ее, вжимая в стену, когда соглашался поехать к ней, а потом раздевал уже тут в ее комнатушке.

Зато утром ему пришлось буквально удирать через окно, чтобы не встретиться с ее отцом и успеть хотя бы ко второму уроку, на первый он все равно не успевал.

Они тогда даже не поговорили, и ему было стыдно. О том, что она переживала, стыдилась и боялась ему написать, он так и не узнал. Все это она гордо оставила при себе и даже слез никому кроме подушки не показала. Она была влюблена, увлечена, и он действительно казался ей самым крутым в ту пору. Круче мог быть только Оливер Финрер, но он недосягаем и велик, а Берг рядом.