Пекло 3

– Ты Мартина чем слушал вообще? Она – программа, если ты взорвешь ее тело, ты повредишь одно из устройств. И все. Что это даст? – устало спросил Шеф и стукнул Дориана пальцем по лбу. – Не беси меня нахер.

Он закурил и снова нахмурился, не понимая, что делать надо.

– Ты не понимаешь, – не успокаивался Дориан, – она злобная мстительная сука. Она может все отдать за возможность порвать меня на части, поэтому я и говорю: не отдавай меня живым. Просто не отдавай меня живым, слышишь?

– Слышу, заебал! – ответил ему Шеф, переходя почти на крик, да так, что все посмотрели в их сторону. – Бесишь. Я сказал, что не отдам, значит не отдам. Не верю я ей, не вижу смысла, не понимаю. Нахрена надо было заставлять Карин идти сюда, – уже тише, почти шепотом размышлял он вслух, глядя в сторону и затягиваясь.

– Чтобы поиздеваться, чтобы сделать тебе больно, в конце концов, чтобы ты сейчас ходил, как контуженный, и не знал, что делать. Она такая, понимаешь? – шептал Дориан и голос его от напряжения все больше дрожал.

– С чего она взяла, что это причинит мне боль? – растерянно спросил Шеф.

Сам факт боли он не видел смысла даже обсуждать. Его словно распороло, и он даже не мог понять по-настоящему почему. Живая Карин – это же хорошо, это шанс, а не конец. Это скорее ясность, а внутри все дрожало и выворачивалось, словно ему ее показали, чтобы отобрать навсегда.

«Может, дело в том, что я все равно должен посадить ее на крейсер и отправить отсюда куда подальше?» – спросил себя Шеф, забывая про вопрос сказанный вслух, а Дориан о нем не забывал.

– Она может знать все, что известно Карин, – ответил он. – Если обычный нейрошлем позволяет получить доступ к части воспоминаний, то что может Зена?

Шеф неспешно выдохнул дым и медленно обернулся, чтобы снова посмотреть на Дориана. Почему-то в памяти всплывал вкус тела Карин, тот самый вкус, что оставался на языке, если провести им от ее груди до шеи, тот самый вкус, что он ловил по каплям с ее кожи, когда сбегал с ней подальше от других, и от чего-то ему захотелось рычать, просто потому что какая-то железяка влезла в то, что было только между ними.

– Она очень опасна, – шептал Дориан, мысленно добавляя вторую часть правды:

«Я безумно ее боюсь».

– Твою мать! Ирон! – внезапно заорал Ярван.

Он успел подхватить пошатнувшегося Ирона, не давая ему упасть, но понимал, что это точно не сможет исправить положение.

Бывший Волк смотрел на мир с явным паническим страхом. Мертвенно-бледный, он закрывал рот и нос руками, но кровь лилась, катилась крупными каплями по пальцам и падала вниз.

– Твою мать, – соглашался Дориан, спешно подлетая к ним.

– Мне конец, – едва слышно успел прошептать Ирон и тут же едва не захлебнулся кровавой рвотой, заливая кровью себя, Ярвана, Дориана, но все равно успевая бросить усталый виноватый взгляд в сторону Шефа, словно он хоть что-то мог изменить.

Глава 51

Дориан успел дважды осмотреть Ирона до вылета. Первый – сразу после операции Виту, когда можно было оставить Берга одного разбираться с последними швами. Второй – утром перед самым вылетом. Изменений за этот короткий срок не было, и потому Дориан не стал возражать против участия Ирона в операции.

– При должном оборудовании и препаратах тебе можно помочь, – говорил Дориан. Темные следы на коже, явная бледность, увеличенные печень и селезенка – были тревожными симптомами, но Ирон не жаловался на кровоточивость или боли в костях, но умалчивал при этом, что никто обычно и не жаловался. Волки часто болели этой болезнью. Болели именно так. Сначала появлялись слабость, раздражительность, какое-то безволие, которое в Пекле обычно и не замечаешь, списывая на усталость или как в случае с Ироном – на заёбанность. Его задрал Вожак, задолбали Волки, ему остопиздело Пекло и заметить во всем этом перемену состояния было сложно. В какой момент его заёбанность стала симптомом, он уже и не мог сказать, но, видимо, стала, раз он чуть не превратился в труп из-за распрей в логове. Если бы не Виту – его точно бы убили. Потом пошли пятна, как у всех: черно-багровые, чуть выступающие над кожей, неприятные или болезненные – Ирон почему-то не мог разобраться, но он знал, что после их появления долго не живут: недели две или три – и больной истекает кровью. Та начинает литься из него, как из дырявого сосуда, вытекать изо всех дыр и заливать камни.

Больных Волки брезговали жрать и вышвыривали из логова, когда начиналось это самое предсмертное кровотечение. Как раз один такой больной старик не так давно умер. Вожак велел избавиться от него, но Ирону стало его жаль. Он видел огромные глаза человека, которому уже не выжить, видел, как он прикрывал лицо дрожащими тонкими пальцами. Видел черные следы на иссохшей болезненно-бледной коже. Видел кровь, что лилась изо рта и носа, и понимал, что это конец.

– Убей меня, – пытался просить старик своим беззубым ртом. Его металлические зубы вырвали, его человеческие зубы сгнили, оставляя черные дыры со зловонным запахом.