Пелагия и красный петух

– Да тут как раз началась беготня. – Малке посерьезнела. – Полкан залаял. Мы думали, на шакала. Вдруг слышим – лай удаляется, это он веревку оборвал. Побежали за ним. Кричим: «Полкан! Полкан!» А он мертвый лежит. Шагах в ста от хана. Зарубили его, саблей. Никакие это были не шакалы, а арабы или те же черкесы. Бедуины-то тогда уже ушли... Разбудили Магеллана. Он говорит: догнать! А как догонишь? В какую сторону бежать – в арабскую или черкесскую? Все спорят, шумят. Одни кричат: нас мало, их много. Перережут они нас, как Полкана! Плохое место, уходить отсюда нужно! Магеллан им: кто не умеет за себя постоять, тому все места на земле будут плохи. И пошло, и пошло... – Девушка махнула рукой. Вдруг вспомнила, всплеснула руками. – Ах да, Эммануил тогда чудную вещь сказал. Как это я забыла! На него никто внимания не обращает, все ругаются, кричат, а он вдруг говорит: вы победите и арабов, и черкесов. Вас мало, но вы сильные. Только, говорит, ваша победа (он сказал не «победа», а «виктохия») будет вашим поражением. Как это, спрашиваем, виктория может быть поражением? А он ответил непонятно: победа над другим человеком – всегда поражение. Настоящая виктория, это когда самого себя побеждаешь. Ну, наши его дальше слушать не стали, опять заспорили. А ведь получается, прав он был, про победу-то!

– Что было потом?

– Ничего. На рассвете выпил молока и пошел себе.

– И не сказал, куда?

– Почему не сказал. Он разговорчивый. Рохеле ему молока подливает, а он говорит: сначала пойду в Капернаум, потом еще куда-то, потом надо будет в Сиддимскую долину, к Аваримским горам заглянуть – там, говорят, новый Содом отстроили, интересно...

– Содом! – вскричала Полина Андреевна. – А где эти Аваримские горы?

– За Мертвым морем.

– Содом! Содом! – в волнении повторяла монахиня.

На пароходе было семейство мужеложцев, направлявшихся именно туда! Но при чем здесь Стеклянный Глаз? Непонятно. А всё же что-то тут есть!

Прошло целых восемь дней, но если Эммануил сначала собирался наведаться в Капернаум, то можно успеть. Шагает он, правда, ходко...

– Что это ты бормочешь, Поля?

Полина Андреевна достала путеводитель, вынула оттуда карту, развернула.

– Покажи, где Сиддимская долина. Как туда добраться?

– А тебе зачем? – удивилась девушка, но взяла карандаш и провела линию. – Вот так, до реки Иордан. Потом вниз до Мертвого моря, там всё берегом на юг. Видишь кружочек – селение Бет-Кебир? Содом где-то за ним. Нет, правда, Поль, зачем тебе? Из монашек да сразу в Содом! – залилась смехом Малке. – Русь, куда несешься ты? Не дает ответа!

Аккуратно сложив карту, Пелагия засунула ее обратно в книжку.

– Ты в самом деле туда собралась? – Глаза Малке расширились от ужаса и любопытства. – Ну, ты отчаянная! Представляю, что там творится! Напиши мне потом письмо, а? Только подробное!

Она толкнула Пелагию локтем, захихикала.

От толчка путеводитель упал на дно повозки. Монахиня подобрала ценную книжечку, спрятала в карман.

Тем временем телега въехала на вершину холма, откуда открывался вид на долину и окрестные горы.

– А вон вдали наш хан видно, – привстала, показывая, Малке. – Сейчас спустимся и вдоль речки. Минут через сорок доедем. Отдохнешь, умоешься.

– Нет, спасибо. – Полина Андреевна соскочила на землю. – Мне пора. Скажи, в какую сторону спуститься, чтобы попасть к Иордану?

Малке вздохнула – видно, жалко было расставаться.

– Поезжай вон по той дорожке. Она ухабистая и травой заросла, но зато выведет прямо к развилке. В сторону Иордана – это направо. А как же разбойники? Ты ведь говорила, что боишься без охраны?

– Ничего, – рассеянно ответила Пелагия. – Бог милостив.

Бог есть!

Дорога из Иерусалима в Изреэльскую долину была всего одна, так что объект удалось догнать в первый же день. Яков Михайлович пристроился сзади и шел-пошагивал, дышал горным воздухом.

Солнышко в Святой Земле было ох какое лютое, весь обгорел что твой араб. И очень кстати, потому что для путешествия именно арабом и нарядился. Самая удобная одежда по здешнему климату: тонкую длинную рубаху продувает ветерком, а платок (называется «куфия») закрывает от жгучих лучей шею и затылок.

Когда кто-нибудь встречался по дороге и обращался с арабским разговором, Яков Михайлович почтительно прикладывал ладонь ко лбу, потом к груди и шел себе дальше. Понимай как хочешь: может, не желает с тобой человек разговаривать или обет у него такой, ни с кем попусту лясы не точить.

Незадача приключилась на третий день, когда Рыжуха повернула налево и поехала по дороге, что вытянулась меж долиной и холмами.

Яков Михайлович видел, как черкесы забирают хантур в плен, но вмешиваться не стал. Люди серьезные, с карабинами, а у него только пукалка шестизарядная. С ней в городе хорошо, где всюду углы и стенки, а в чистом поле вещь малополезная. Да и нельзя ему было себя обнаруживать.

С вечера он засел под черкесским холмом и наблюдал всю еврейскую операцию. Ишь ты, думал, как развоевались-то. А если они у нас в России-матушке этак вот осмелеют?