Пеле-король футбола

Маседо положил на подоконник сигарету и подошел к стоящему в углу столу для массажа. Не двигаясь, Пеле спросил себя, почему окурок такой мокрый? Откуда эта укоренившаяся привычка, заставлявшая Маседо молча курить с таким прилежанием, и пылом? Массажист снял остывшую простыню и приложил на бедро знаменитого центра нападения другую, обжигающую. Его почерневшие волосатые пальцы точно уложили ее на нужном уровне и проворно схватили сильно жеванный окурок.

— Кончится тем, что ты своими несчастными тряпками меня обваришь.

— Ничего не поделаешь. Чтобы быть красивым, надо страдать.

Какой-то автомобиль на полном ходу повернул у входа на стадион «Вилья Бельмиро», и его шины завыли, как в детективном фильме. Вошли Кутиньо и Пепе.

— Ты брось делать смущенный вид, словно помпадур на диване, — шутил Кутиньо. — Ведь это мы, два храбреца, обливаясь потом и кровью, зарабатываем твой хлеб насущный, коллега.

Да, основательно вспотел этот толстый Кутиньо. По его блестящей коже, словно смазанной маслом, бежали ручейки, начинавшиеся у золотой цепочки, которая спадала на шею.

— Хоть немного похудей, — сказал ему Пеле, — иначе ты не сможешь снять с пальца кольцо.

Его грудь раздалась настолько, что ноги казались тощими и созданными для чего-то другого. Говорили, что это происходило из-за гланд. Кутиньо улыбнулся и стал похож на счастливого мальчишку. Подсел к Пеле:

— Ну, лодырь, как дела?

— Все время дергает. Я скоро подохну от этих порошков, лекарств, врачей, газет, от этой неподвижности, лазарета, скамейки запасных, от всего.

— Почему ты так нервничаешь?

— Я хочу опять играть, вот и все. После Кубка мира в Чили я сижу в запасе. Вынужден оставить всех в самое трудное время, нервничать в качестве зрителя, и именно тогда, когда команда нуждается во мне. Финал Кубка мира, потом Кубок чемпионов, а я не участвую ни в одном из двух серьезнейших матчей против «Милана» и ответном и решающем на «Маракане». Я уже на пределе. Проходят дни, недели, месяцы, а я все заточен в лазарете, скованный мокрыми тряпками. Абсурд! Припарка на деревянную ногу.

— Ты себе в голову вбиваешь мрачные мысли, дружище. Эти процедуры нужны.

— Ну какое тепло может проникнуть через ткани, я тебя спрашиваю? У нас семь шкур, одна на другой.

— По одной шкуре на каждый день недели. Это позволяет менять их, — сказал Кутиньо, снимая бутсы.

А тебе нужно сменить пластинку, коллега.

— Я слышал, — продолжал Пеле, — что во «Фламенго» есть «край», у которого как раз эта болезнь. Забыл, как она называется… Это не выдумки. Ноги у него словно изъеденные молью.

— Он, конечно, служил вместо манекена? — подначивал Кутиньо.

— Тебе лишь бы посмеяться. Во всяком случае, если в один прекрасный день твои мышцы будут рваться, как папиросная бумага, ты тогда сам в этом убедишься.

— Ты слишком много болтаешь.

Был слышен чистый голос Винискус Морано, поющего популярную в последнее время песню, фатальную и веселую, где говорилось о любви, о женщине, которую куда-то забросила судьба, о слезах и страданиях, что несет с собой эта роковая любовь. Очень славная, мелодичная линия. Пеле, который немного играл на гитаре и даже, баловался сочинением нескольких песен, не возражал бы стать автором этой музыки. И слов тоже:

Я знаю, что буду тебя любить,
Всю жизнь буду тебя любить.
Я знаю, что буду слезы лить,
Всю жизнь, я знаю.

Этот тип кое в чем разбирался. Пеле самому хотелось знать, когда же кончатся его неудачи.

— Маседо, — позвал он — сними свои простыни. На сегодня мне хватит быть мумией.

В душевой вратарь Лаерсио требовал мыло, которое у него только что стащили. Чуть дальше — хохотал Дальмо, а Пеле пробивался сквозь все густеющий пар в надежде найти свободный бокс и пустить воду.

Думая об этом позднее, он пришел к выводу, что, пока мылся, кто-то о нем говорил с доктором. Маседо? Кутиньо? Пепе? Поди узнай! Иначе каким образом лекарь догадался? Откуда ему стало известно о плохом настроении Пеле? Медика беспокоила безысходная тоска, подтачивавшая Пеле. Врачи, как никто другой, знают, насколько важна воля больного для быстрейшего выздоровления.

Когда Пеле вернулся в лазарет, чтобы условиться с Маседо о процедурах на следующий день, доктор Итало Консенино искал в шкафу лекарство. Он наклонился и правой рукой стал рыться в тюбиках.

— Добрый день, доктор, — произнес Пеле.

— Привет, Эдсон. Прекрасный денек, но слишком жаркий для футбола, не правда ли? А вот и то, что я искал. Прекрасное средство для печени! Я точно помнил, что еще немного оставалось. Ну пошли обедать.

Доктор Итало Консенино никогда не повышал голоса. Очень часто он вообще не говорил, а ограничивался улыбкой. Увлеченный индусской религией и всем необыкновенным, он пользовался огромным авторитетом у руководителей и игроков «Сантоса». Этот сорокалетний мужчина со спокойными жестами и лукавым взглядом скорее походил на внимательного старшего брата, чем на ученого.

— К делу. В котором часу ты придешь сюда завтра?

— К десяти.

— Поздно. А не мог бы ты явиться до девяти?