Пелэм, или приключения джентльмена

— Нечего сказать, скромная цитата, — заметил я. — Но вы во всяком случае должны согласиться, что amor sceleratus habendi[786] до некоторой степени разделяли также Pudor и Fides,[787] свойственные вашей партии. Иначе просто не понять, откуда бы взялись те упорные атаки на нас, от которых мы еще недавно имели честь отбиваться.

— Неважно, — ответил Винсент, — я не стану вас опровергать:

La richesse permet une juste fierté,
Mais il faut être souple avec la pauvreté.[788]

Не нам, побежденным, спорить с вами, победителями. Но, осмелюсь спросить (продолжал Винсент с усмешечкой, которая мне очень не понравилась), осмелюсь спросить: теперь, когда на вас сыплются все плоды из сада Гесперид,[789] какое миленькое яблочко выпадет вам на долю?

— Любезный Винсент, не надо загадывать заранее.

Если даже ко мне на колени и упадет такое яблочко, пусть не станет оно для нас с вами яблоком раздора.[790]

— Кто говорит о раздоре? — спросила, подойдя к нам, леди Розвил.

— Лорд Винсент, — сказал я, — вообразил себя тем знаменитым яблочком, на котором начертано было detur pulchnori — отдать прекраснейшей. Поэтому разрешите мне преподнести его вашей милости.

Винсент что-то пробормотал — я решил не слушать, что именно, ибо в сущности любил и уважал его. Поэтому я направился в другую часть комнаты и там нашел леди Доутон — высокую красивую женщину, гордую, как и подобает супруге либерала. Она встретила меня необычайно любезно, и я уселся рядом с нею. Три почтенных вдовы и некий весьма пожилой красавец старой школы вели беседу с надменной графиней. Разговор шел об обществе.

— Нет, — говорил пожилой красавец, именовавшийся мистером Кларендоном, — общество теперь совсем не то, что в дни моей юности. Помните, леди Полет, очаровательные приемы в Д***-хаузе? Разве теперь бывает что-либо подобное? Какая непринужденность, какие замечательные люди — даже в смешанной компании была своя прелесть: если вам случалось сидеть рядом с каким-нибудь буржуа, значит он блистал остроумием или талантом. Людей не терпели, как нынче, только за их богатство.

— Верно, — вскричала леди Доутон, — в наши дни хорошего общества больше нет, его наводняют простолюдины, притом ничем не примечательные! — Заявление это было встречено сочувственным вздохом трех вдовиц.

— Однако, — сказал я, — раз мне дано высказаться именно здесь, не навлекая на себя подозрения, что это какой-то личный выпад под видом комплимента, — не кажется ли вам, что без подобного смешения мы представляли бы собой весьма малоинтересную компанию? Разве мы не находим, что наши обеды и soirées[791] гораздо приятнее, когда рядом с прославленным остряком сидит министр, рядом с принцем — поэт, а фат вроде меня — рядом с красавицей, подобной леди Доутон? Чем разнообразнее беседа, тем она увлекательнее.

— Совершенно верно, — ответил мистер Кларендон, — но именно потому, что я стремлюсь к разнообразию, мне и не нравится смешанное общество. О чем можно завести разговор, не совершая неосторожности, если ты не знаешь, рядом с кем тебя усадила фортуна? Я в данном случае не имею в виду политики, ибо, благодаря царящему всюду духу пристрастности, нам редко приходится общаться с теми, кому мы решительно враждебны. Но если мы вдруг посмеемся над методистами, нашим соседом по столу может оказаться праведник, если станем бранить новую книгу — им окажется ее автор, если заметим, что фортепьяно плохо звучит, выяснится, что оно сделано в мастерской его отца, если начнем жаловаться на ненадежность коммерческих предприятий, — узнаем, что его дядя был на прошлой неделе объявлен банкротом. Приведенные мною примеры вовсе не являются преувеличениями, наоборот, мои общие замечания касаются вполне определенных лиц, с которыми многим из нас, вероятно, приходилось встречаться. Итак, вы можете убедиться, что как раз в смешанном обществе разнообразие тем для беседы недопустимо, ибо кто-нибудь из присутствующих непременно будет обижен.

Видя, что мы внимательно слушаем его, мистер Кларендон продолжал: