Когда мы стали в позицию, глаза наши встретились. Во взгляде Морленда я прочел такую лютую ненависть, что невольно опустил взор. В начале дуэли оба мы проявляли осторожность, но постепенно Морленд разгорячился. Он сделал несколько стремительных, но ловких выпадов, так что мне пришлось призвать на помощь все свое искусство. Дважды он находился в моей власти, но не сознавал грозящей ему опасности, я же хотел только обезоружить его или каким-либо другим способом заставить его прекратить поединок. Наконец возможность представилась. Он нанес сильный, но неловкий удар, шпага была выбита из его руки и отлетела на несколько ярдов в сторону, а острие моей уперлось ему в грудь. Он сделал движение, чтобы снова выпрямиться, поскользнулся и грудью наткнулся на мой клинок: неописуемый ужас охватил меня, я задрожал с головы до ног, увидев, что он лежит на земле, обливаясь кровью. Тело его корчилось в предсмертных судорогах, пальцы конвульсивно рвали траву, лицо искажала мука, гнев, последняя борьба со смертью, глаза смотрели прямо на меня. Это длилось лишь одно мгновение. Непоправимое свершилось — он был мертв! Единственного друга, по-настоящему любившего меня, человека с таким горячим сердцем, такого одаренного, великодушного не стало. Меня увезли прочь, куда — сам не знаю. Я был словно погружен в какой-то глубокий, страшный сон. Сверкни у ног моих молния, я бы не пробудился. Целый месяц, — так сообщили мне впоследствии, ибо я утратил ощущение времени, — целый месяц пролежал я в жару и бреду.