Пелена (СИ)

— Я не… не тушусь? — озадачился тот в ответ, явно не поняв сказанного, и Василий Степанович через силу рассмеявшись, кивнул, хлопнул его по плечу.

На ходу перебинтовывая пальцы, слегка прихрамывая, он пошёл к приоткрытой двери магазина, неповреждённой рукой придержал попытавшуюся обогнать его Леру.

— Не спеши, милая, не спеши. Пусти меня вперёд, уважь старость. — И видя, что девушка собирается возразить, так сверкнул глазами, что она отчего-то осеклась, замолчала.

И правильно, нечего самовольничать. Он пожил своё, и в случае чего… да, в случае чего лучше будет, если он пойдёт вперёд. Так или иначе, сдаваться так просто старик не собирался — неизвестно ещё кто крепче, их молодые косточки, или он, старый да высушенный.

Как говорится, за одного битого двух небитых дают, да и то не берут.

Глава 14. Воскресенье. День

В большом и просторном подвале было тихо. Здание уснуло прошлой ночью, когда последние люди его покинули — некоторые сами, а некоторые нет, их останки и сейчас можно было найти в торговом зале — нелепые скомканные человеческие фигурки. Здесь, в подвале, людей не было, ни в каком виде. Нет, в самом начале прошлого вечера здесь неосмотрительно спрятались несколько человек, но позже, ближе к утру, они сильно об этом пожалели, потому что сюда, в прохладную темноту, пришёл ОН.

Слабый ток воздуха шёл сверху, из вентиляционных решёток. Освещение было отключено, лишь слабая дежурная лампочка у двери пыталась рассеять темноту, да зелёная табличка с надписью «Выход» на стене, светилась, как всегда.

ОН света не любил, а потому, забился в самый дальний угол вытянувшегося на десятки метров подземного зала. Удобно расположился за старым фанерным щитом, неизвестно когда и неизвестно для каких целей сюда принесённым. Задел один из стоящих у стены шкафов и опрокинул его на себя, но такая мелочь не могла навредить — наоборот, удар и возникшее давление, избавило от мучащего с самого утра зуда.

ОН спал. Тишина, темнота, полный покой. И что может быть лучше для глубокого сна, без сновидений? ОН спал так, что понятия «живое» и «мёртвое» становятся почти неотличны. Благословенная тишина…

— Да ты посмотри, сколько их тут!!! — истерический крик Леры, ничем не напоминал её обычный, уверенный в себе говор. — Я не могу, не могу…

— Тише, тише, — бесконечная терпимость и участие. — Не смотри туда, ну-ка, обрати внимание вот на эту полку. Видишь? Вот в этой банке сверху тёмный налёт, её мы не берём. О, да здесь и срок годности уже вышел, куда спрашивается смотрит администрация магазина? — Василий Степанович покачал головой, повёл покачивающуюся женщину к выходу. — Милая, ты ведь разбираешься во всяких там женских штучках? Ну, знаешь, кхм…

— Конечно, — всё тем же подрагивающим голосом подтвердила девушка, позволяя себя увести подальше от этого места.

— Будь добра, посмотри, пожалуйста, набери необходимое? Ну пойми, кто лучше тебя с этим справится? Не дагестанца же об этом просить? А я — так и вовсе одни носовые платочки принесу. Вон, впереди, слева от входа, стеллажи нужные. Посмотри, прошу тебя.

Покосившись в сторону Маги, который широкими механическими движениями спятившего робота сгребал содержимое продуктовых полок в свою тележку, Лера слабо кивнула, благодарно погладила старика по плечу, незаметно, так легко, что и не понять, было это на самом деле, или лишь показалось.

Проводив её взглядом, Василий Степанович украдкой потер повреждённую руку — до сих пор болит зараза, — после чего развернулся и пошёл назад. У полок с кабачковой икрой и прочими солениями, куда он с девушкой неосмотрительно заглянул, творился форменный ужас. Кажется, здесь прошлой ночью пытались найти укрытие подростки — этот вывод он сделал лишь сейчас, по одежде, потом что судить было больше не по чему. Красные пятна, щедрые брызги красного на окружающих место трагедии банках и упаковках, высохшие бурые ручейки, бегущие от бесформенных куч тряпья. Заглядывать в эти кучи, да даже просто подходить к ним, было жутковато, но где-то там прятались ключи от припаркованных вокруг здания магазина машин. Они уже нашли один комплект, приветливо отозвавшийся с улицы сигнализацией. Ещё хотя бы два, а лучше три — это бы решило транспортный вопрос.

Холодный и неприятный на ощупь комбинезон парня, лежащего дальше всех — почти в конце этого торгового ряда, таил в себе невероятное богатство. Это он узнал позже, а сначала несколько минут стоял, глядя на печальные, смотрящие в никуда глаза. Как может в смерти запечатлеться печаль? В уходящем человеке в такой момент может промелькнуть всякое: злость за собственную неспособность преодолеть смерть, ярость предсмертного боя, страх в малодушных и трусливых сердцем. Но печаль?!

Этот парень умер с отпечатком печали в глазах.