Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика

Как отмечает Александр Генис, в таких произведениях, как «Затворник и Шестипалый», «Проблема верволка в средней полосе» (1991) и «Жизнь насекомых», Пелевин делает главными героями животных, чтобы обозначить ключевой для него мотив трансформации, перехода из одной реальности в качественно иную:

…Если раньше соцреализм изображал людей в виде полубогов, то теперь – в виде полузверей.

Зверь удобен писателю своей изначальной инаковостью. Эта дармовая инородность позволяет вести метафизический поиск в противоположном обычному направлении – не вверх, а вниз по эволюционной лестнице. ‹…›

Пелевин тоже часто обращается к животным, это позволяет ему обжить еще одну – межвидовую – границу…202

В этом отношении биоморфные и зооморфные образы Пелевина выполняют традиционную функцию: отдельные животные сопоставляются (по сходству или по контрасту) с людьми. Например, цыплята, учитель и ученик, пускаются в философские изыскания, как и мотылек Митя со своим альтер эго Димой – хотя от персонажей нечеловеческой природы мы едва ли ожидаем подобного.

Однако Пелевин не столько проецирует человеческие пороки на животный мир в духе басен Жана де Лафонтена или Ивана Крылова, сколько указывает на звериную сущность, составляющую основу человеческой жизни. Можно рассматривать «Затворника и Шестипалого» или «Жизнь насекомых» как традиционные басни или сказки, где персонажи думают как люди, а выглядят как животные, но интереснее, что в этих ранних произведениях изображены персонажи, которые выглядят как люди, а ведут себя как животные. Такой взгляд преуменьшает или вовсе перечеркивает самоопределение, разум и моральную личность203.

Зооморфные и биоморфные тропы могут обладать как позитивными, так и негативными коннотациями. В частности, в классических модернистских антиутопиях животные инстинкты представлены в положительном ключе – как альтернатива выхолощенному существованию государства в неподвластном ему диком пространстве (например, Мефи у Замятина). Буддизм, имеющий для Пелевина большое значение, также поощряет естественное слияние с природой. У самого Пелевина биоморфные и зооморфные образы бывают наделены как положительным, так и отрицательным зарядом, но рассматриваемый мною в данном случае тип биоморфизма – изображение социальной системы как биоценоза – окрашен в мрачные тона.

Тема социальных изменений, ведущих к регрессу, деградации и звероподобию, вызывает в памяти произведения писателей послереволюционного периода, например того же Замятина. И после революции, и в постсоветском контексте к мотиву расчеловечивания прибегают, изображая реакцию на резкие перемены в обществе. В рассказе Замятина «Пещера» (1922) Мартин Мартиныч, утонченный интеллигент, любитель Скрябина, крадет дрова у соседа, чтобы обеспечить один день жизни в тепле умирающей жене и себе. Нарушив собственные этические запреты, Мартин Мартиныч чувствует себя подобием обезьяны, хищником, вынужденным нападать на других зверей, чтобы выжить204. Регрессивные метаморфозы фигурируют и в написанных после революции произведениях Андрея Платонова, в том числе в «Котловане» (1930), равно как и в творчестве братьев Стругацких, например в повести «Пикник на обочине» (1972), где дочь главного героя мутирует под влиянием чуждой Зоны. В постсоветский период многие русские авторы, работавшие как в художественных, так и в нехудожественных жанрах, выражали крайнюю обеспокоенность процессами дегуманизации (биологическими и социальными) в мировом сообществе.

Зооморфные и биоморфные образы позволяли писателям – и на Востоке, и на Западе – исследовать проблемы свободы и ее отсутствия. Зооморфные рассказы Кафки, такие как «Отчет для Академии» (Ein Bericht für eine Akademie, 1917) и «Исследования одной собаки» (Forschungen eines Hundes, 1922), с произведениями Пелевина роднит проводимая авторами параллель между замешательством, которое центральный анималистический персонаж испытывает в мире людей, и потерянностью человека в загадочной и грозной вселенной. Впрочем, зооморфные образы Кафки не предполагают перехода от микроуровня (отдельное взятое животное или человек) к макроуровню (общество). Курт Воннегут в романе «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» (Slaughterhouse-Five, or The Children’s Crusade, 1969) обращается к проблеме свободы воли, помещая действие в пространство скотобойни. Вачовски в кинотрилогии «Матрица» (The Matrix, 1999–2002) изображают людей, порабощенных машинами и превращенных ими в биоресурс, и в этом плане «Матрица» созвучна творчеству Пелевина.