Читаем Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика полностью

В зрелых произведениях Пелевин отходит от аллегорий и прямо изображает человечество как зооморфное сообщество, которое легко эксплуатировать. В мире потребления люди пользуются сознанием (если вообще наделены им) только как инструментом для удовлетворения своих потребностей, поэтому в конце концов возвращаются в звериное состояние. Регрессивная метаморфоза отражает разрушительное влияние социальных потрясений и политического давления.

Однако в зрелых биополитических нарративах Пелевин не ограничивается тем, что представляет людей как животных (например, офисный «скот»), поедающих друг друга и поедаемых; скорее он раскрывает анималистическую природу общества – совокупности организмов, которые извлекают прибыль из других и сами становятся для кого-то источником прибыли. В предельном выражении общество приобретает черты многоклеточного организма-монстра. Такой символ расчеловечивания и уподобления зверю, как оранус, обладает особенно богатым метафорическим потенциалом. Он олицетворяет стандартизацию, упрощение, поглощение человеческой личности системой, но на новом, всеобъемлющем уровне, и таким образом отражает тотальное влияние глобальной техноконсюмеристской деревни.

Население, в концепции Фуко определяемое как живая биомасса, наделенная специфическими биомедицинскими признаками, у Пелевина предстает именно таким – скотом, человеконефтью, животными, которых разводят вампиры. Один из излюбленных приемов писателя – реализация метафоры: вервольф Саша Серый, генерал ФСБ, – «оборотень в погонах» в самом буквальном смысле этого выражения, восходящего к кампании против коррупции в правоохранительных органах. Фразеологизмы у Пелевина часто материализуются, как, например, в случае с выражением «нужен как собаке пятая нога», которое воплощает пес Пиздец. Биоморфная риторика теоретиков обретает в биополитических фантазиях Пелевина осязаемые контуры.

Отношение к людям как к животным – одна из форм расчеловечивания, следующей ступенью может стать превращение людей в монстров205, но изображение общества в целом как биоморфного чудовища – еще более радикальный шаг. Замена более традиционного образа примитивизации общества – человека как винтика в огромной машине – биоморфной метафорой показывает, что технологический консюмеризм навязывает обществу более органичное и более пагубное устройство206. Создавая свои биотические конструкции, Пелевин уловил дух времени, чувство политической беспомощности и разочарование в устройстве общества на фоне все более угрожающего и непостижимого мира. Под вопросом оказывается сама способность человека к действию, как индивидуальному, так и коллективному. Тексты Пелевина иллюстрируют обезличенность человека в современном мире и подкрепляют его диагноз – разрушение духовности под натиском потребления и скрытые, но от этого не менее эффективные методы социального контроля.

Биополитика Пелевина проливает свет и на проблему телеологии, вопрос о принципе, управляющем этой системой, – вопрос, волнующий писателя во всех его произведениях. Постмодернистское воображение склонно искать причины масштабных исторических событий, в особенности травматических, в закулисной деятельности влиятельной элиты, что мы наблюдаем, например, в рассказе Хорхе Луиса Борхеса «Тлён, Укбар, Орбис Терциус» (Tlön, Uqbar, Orbis Tertius, 1940) или в романах Томаса Пинчона «Выкрикивается лот 49» (The Crying of Lot 49, 1966) и Умберто Эко «Маятник Фуко» (Il pendolo di Foucault, 1988). Поэтому неудивительно, что у Пелевина за системой часто кроется темная сила (халдеи, оборотни, вампиры)207.

Но так же часто указание на некий заговор, сверхъестественную или скрытую силу, направляющую события, у Пелевина опровергается, как в случае с помещенным в треугольник глазом на долларовой купюре, который на самом деле ничего не видит, или с Татарским, который в поисках высшей силы, контролирующей действительность, возвращается к себе самому. В контексте пелевинских биоморфных образов, чтобы превратить людей в примитивные организмы, занятые поглощением, даже не нужна никакая сверхсила (разумная или нет). Пусть человек и вырвался из биологической среды, человеческое общество само во всем подобно животному миру. Пока социальный механизм порабощения способен, как оранус, поддерживать собственное существование, для перехода к постгуманистическому состоянию не требуется вмешательство призраков.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Критика / Литературоведение / Документальное