Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

Подъехав к воротам монастыря, построенного солидно, с толстыми стенами, сквозь которые не мог заглянуть внутрь ничей любопытный глаз, он потянул поводья и стал прислушиваться, сидя неподвижно на привычном к этому коне. На часах колокольни церкви св. Фернанда пробило девять часов. Все было тихо кругом. За каналом тянулось голое поле. С левой стороны вид был закрыт монастырской стеной.

Саррион подъехал к воротам и позвонил. Он дернул за колокольчик только раз и стал ждать, став перед решеткой, отделявшей тяжелые деревянные ворота. За решеткой бесшумно отворилось окно и так же бесшумно закрылось. Чей-то женский голос спросил, кто он такой.

— Я граф Рамон де Саррион и непременно должен видеть настоятельницу сейчас же, — промолвил он в ответ и с терпением южанина снова уселся в седле поудобнее. Он ждал довольно долго, пока наконец открылись тяжелые деревянные ворота. Лошадь, подняв уши и посматривая кругом, осторожно двинулась во двор. Внимание всадника было привлечено двумя темными женскими фигурами, которые, пропустив его, налегли всей тяжестью своих тел на тяжелые двери, запиравшие ворота.

Саррион слез с седла и привязал лошадь к кольцу, которое было вделано в стену как раз около ворот. Все молчали. Обе монахини бесшумно задвинули тяжелые засовы ворот и, позвякивая ключами, пошли вперед, к монастырскому зданию.

В маленькой приемной посетителя попросили подождать. То была квадратная, почти пустая комната с одним окном, расположенным очень высоко от пола. На столе тускло горела небольшая лампа. Этот стол и три-четыре стула составляли всю меблировку комнаты. Побеленные известью стены были голы. Монастырская школа правоверных сестер не грешила языческим избытком гостеприимства, и в этой комнате посетители чувствовали себя лишь укрытыми от непогоды. В двери виднелся обычный глазок.

Не оглядываясь, Саррион опустился на стул с видом человека, которому окружающая его обстановка уже надоела.

Прошло несколько минут. Вдруг дверь бесшумно отворилась, и вошла монахиня. Она была высокого роста, и тень, падавшая на ее лицо от капюшона, делала ее глаза темными. Притворив за собою дверь и откинув капюшон, она подошла к Сарриону и, нагнувшись, поцеловала его. Освещенная теперь лампой, она поражала своим сходством с Саррионом.

В ее движениях и в манере держать голову была печать какого-то самоотвержения. Испанки более, чем всякие другие женщины, понимают свое призвание — любить и быть матерью. И сестра Тереза — в миру Долорес Саррион, казалось, перенесла всю свою любовь на брата.

— Хорошо поживаешь? — спросил Саррион, устремляя пристальный взгляд на ее серое и худое лицо.

Она с улыбкой кивнула головой, скользнув по нему глазами с тем вопросительным выражением, которое красноречивее всяких вопросов. Сложив руки и спрятав их в широких складках своих рукавов, она безмолвно стояла перед братом. Ее лицо опять скрылось в тени капюшона. Минутное проявление женственности и родственной привязанности уже прошло, и перед Саррионом опять стояла настоятельница, которую все так боялись.

— Ты, как всегда, один? — спросила она. — Когда уже наступила ночь, это не совсем безопасно, особенно для тебя, у которого столько врагов.

— Марко в Торре-Гарде, где я оставил его три дня тому назад. Снег тает, и рыбная ловля теперь чудесная. Приезжать сюда в такой поздний час не совсем удобно, это правда, но я по экстренному делу.

С этими словами он взглянул на дверь. Царившая во всем здании тишина, казалось, предрасполагала его к подозрительности.

— Я, разумеется, хотел прежде всего видеть тебя и знаю, что деловые разговоры как-то не идут к атмосфере этого священного места.

Она едва заметно мигнула веками, но ничего не ответила.

— Мне нужно видеть Хуаниту де Модженте, — продолжал граф, — я знаю, это у вас не полагается, но здесь ты все можешь сделать. Дело очень важное, иначе я не стал бы тебя просить.

— Она уже спит. Ведь они ложатся в восемь часов.

— Я знаю. Но ведь, насколько я припоминаю, у нее своя отдельная комната. Ты можешь разбудить ее и привести ее сюда. Никто не будет знать об этом, кроме тех, кто подглядывает в коридоре за монахинями. О, Господи! — продолжал он, пожимая плечами. — Эта таинственность угнетает меня. Я вовсе не привык действовать таинственно. Всем известен мой образ мыслей. А здесь я должен устраивать чуть не заговор! Итак, можно видеть Хуаниту?

— Хорошо.

Саррион рассмеялся и кивком головы поблагодарил сестру.

— Послушай, Долорес, — сказал он, — оставь нас одних, это может устранить некоторые затруднения, которые могут возникнуть в будущем. Понимаешь?

Сестра Тереза, уже направившаяся было к двери, обернулась и посмотрела на него. Ему не видно было выражение ее глаз, и он так и не знал, поняла она его или нет.

Может показаться странным, что сестра Тереза, несмотря на свою важность и достоинство, действовала очень быстро, ибо не прошло и пяти минут, как дверь приемной отворилась и в комнату вошла, запыхавшись, молодая девушка. Ей было лет шестнадцать или семнадцать. Войдя в комнату, она откинула одной рукой тяжелую темную косу.