Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

— Была беспредельна, — с горечью повторил Бауманн фон Брандт, — вы правы, была. Теперь все идет по другому курсу. Теперь уже нет ничего прочного, и никто не знает, сохранит ли он завтра пост, который занимает сегодня. Но вы, ваше преподобие, — ведь у вас в руках чувства, совесть, душа герцога.

— Что вы хотите этим сказать, ваше превосходительство?

— Что я хочу сказать? Неужели вы так недогадливы. Простите, я думал, что в иезуитских школах герцогства преподается и внедряется редкое искусство все понимать сразу. Поймите же меня! Его высочество чужд человеческих страстей. А кто недоступен человеческим страстям, с тем трудно ладить: его нельзя понять.

Он помолчал с минуту, потом устремил пристальный взгляд на иезуита и сказал:

— Его высочество так еще молод и так благочестив, воспитан в страхе Божием. Неужели на исповеди он не покаялся вам в каком-нибудь прегрешении?

— Нет.

— Ни в малейшем волнении плоти, на котором его можно было бы поймать? Мне кажется, ему скоро уже будет двадцать лет.

— Вы хотите женить его, ваше превосходительство?

— Боже сохрани меня от этого! Или вы думаете, что министерский портфель уже тяготит меня? Женить его для того, чтобы власть ускользнула из его рук и перешла в нежные ручки будущей герцогини? Это было бы еще хуже!

Бауманн фон Брандт приблизил свои губы к уху духовника и прошептал:

— Нужно отвлечь его от этого идиота, который опутал его своей музыкой. Нужно найти для этого средство, ввести ко двору женщину, которая могла бы явиться орудием моих высших планов, от которой можно было бы узнавать о всем, что происходит за этими всегда закрытыми, позолоченными дверьми комнаты, в которую против его воли никто еще не дерзнул войти. Нужно изучить его, чтобы сообразить, как нужно с ним действовать! Понимаете?

Иезуит хитро сощурил глаза и отвечал шепотом:

— Вы говорите о любовнице, ваше превосходительство?

— Будем называть ее так, если хотите. Можно было бы назвать ее фавориткой, подругой. Она должна быть набожной католичкой, преданной церкви и государству. Она должна держать нас в курсе всего и переносить все тайны с постели его высочества в уши его духовника. Она одна может нам помочь. Понимаете? Если бы вы во время исповеди навели ловкими вопросами мысль герцога на женщину, которая ему нужна и которая будет руководить им!

— А вы уже нашли такое орудие ваших высших планов, ваше превосходительство?

— Кажется. Скажу вам по секрету, гофмаршал граф Штор, по моему желанию, призвал ко двору графиню Монтебелло. Вы знаете ее? Понимаете, про кого я говорю?

— Монтебелло?

Монах проговорил это имя с великим воодушевлением.

— Разве она не красива, эта роскошная южанка с огненными глазами и белоснежной высокой грудью?

Священник отошел от него подальше, но Бауманн фон Брандт не дал себя обмануть.

— Она глупа и болтлива, ваше преподобие, благочестива, я бы даже сказал, что она ханжа, если бы я не говорил с вашим преподобием. Но его высочество до сего времени ни разу не взглянул на нее, как я ни старался возбудить его! Разве ваша церковь не знает греха ока, греха сладострастной мысли, плотского греха, который воздвигает себе трон в самом сердце человека. На исповеди именно вы могли бы открыть ему глаза, которые никого, кроме творца оперы о рыцаре с лебедем, не замечают при дворе. Понимаете ли вы меня наконец? Если вы знаете свое дело, то Монтебелло будет рупором между нами и его высочеством. И тогда дни этого авантюриста будут сочтены. Он уже доставил немало неприятностей герцогству с этим особым представлением опер глубокой ночью. О, я предвижу, что наступят самые худшие времена, если нам не удастся с помощью Монтебелло взять герцога в свои руки.

Иезуит задумчиво покачал головой.

— А что, если этим средством мы добьемся совершенно противоположного тому, к чему мы стремимся? На его высочество полагаться нельзя. Я должен откровенно сознаться вам, что на исповеди он ни разу не говорил мне об искушениях плоти.

— Я вполне этому верю. Он невинен и чист, как снег на горах. Он еще ребенок, мальчик, которого так или иначе нужно водить на помочах. Поэтому-то на вас и лежит обязанность указать ему правильный путь, пока не ускользнула из наших рук последняя нить, которая нас с ним соединяет.

— И вы думаете, что таким образом.

— И никаким другим. Вы должны открыть для него сладость любви. Его взгляд обращен всегда внутрь. Он уважает и ценит только себя и свои нелепые мальчишеские фантазии, которые поддерживает в нем этот фантазер. Только жизнь, чары природы могут спасти его. Знаете, что мне вдруг вспомнилось? Один из его камердинеров, от которых я время от времени получаю сведения о частной жизни герцога, рассказывал мне о новом сумасбродстве.

— О каком же?

— Вы помните, как он переехал в северный флигель дворца и приказал устроить там себе искусственное озеро и искусственное солнце. Вы бывали в этом саду?

— Нет.