Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

Министерство, которое он создавал себе, было в сущности тенью министерства, толпой чиновников без воли и сопротивления, которая могла противопоставить упрямой воле герцога слепое повиновение.

Пфистерман переживал дни величайшей тревоги. С падением Бауманна он не только лишился всяких надежд получить епископскую кафедру в Кронбурге, но и получил извещение через одного из придворных лакеев, что герцог более не нуждается в его услугах исповедника и что по приказанию его высочества на это место назначен другой. Директор театра фон Глаубах и гофмаршал граф Штос получили отставку. На место последнего был назначен командир герцогской лейб-гвардии. За ночь Кронбург получил нового начальника полиции в лице бывшего уланского ротмистра фон Заара. На него была возложена охрана принца на улицах Кронбурга. На людей, не посвященных в дело, первые его распоряжения произвели ошеломляющее впечатление. Было объявлено о высылке из пределов герцогства графини Монтебелло и ее матери на том основании, что они обе итальянские подданные. Стало известно также об аресте нескольких совершенно невинных номеров газеты д-ра Штейна вследствие возбужденного против редактора обвинения в оскорблении величества.

Во дворце князя Филиппа вдруг появился ординарец с собственноручным письмом герцога. «Переселиться в замок Лаубельфингель и избегать герцогской столицы», — таков был приказ.

Выезды герцога ознаменовывались для изумленных жителей столицы усилением полиции и появлением целых отрядов охраны. Его высочество носился по улицам столицы в закрытой карете, сопровождаемой двумя телохранителями сзади и спереди. Ездил он всегда крупной рысью, как будто кто-нибудь его преследовал. Начальник полиции фон Заар издал особый приказ по поводу выездов герцога.

«Все экипажи должны останавливаться, пока карета его высочества не скроется из виду», — гласил этот приказ.

Смотреть на такие сцены было довольно дико. Огромное движение на улицах Кронбурга вдруг, словно по какой-то невидимой команде, останавливалось. Каждый кучер давал при помощи хлыста знак другому, и таким образом все знали, что где-нибудь вблизи несется наглухо закрытая карета герцога. Он мелькал, словно молния. Словно злой дух, он носился с одного конца столицы на другой, распространяя на несколько минут панику и тишину на улицах, по которым он проезжал.

Все должны были знать и чувствовать, кто теперь царствует в герцогстве!

По личному приказанию Альфреда министром финансов был назначен камергер Вернер фон Лензинг. Герцог целыми часами работал вместе с ним в его покоях. Дело шло о постройке храма для любимого художника и проложении новой улицы к нему. Фон Лензинг был как воск в руках герцога, как Альфред сам рекомендовал фон Галлереру. Но даже Галлерер качал своей седой головой, слыша о чудовищном плане, который юный государь велел архитектору спроектировать, не считаясь ни с какими практическими соображениями.

«Должно быть сделано!» — вот единственный ответ, который давал герцог на все авторитетные технические возражения специалистов. В стенах министерства Лензинг знал свое дело.

Галлерер был всемогущ, но те, кто был призван им, плясали под его дудку и знали, что он только рупор его высочества. В случае надобности он готов был управиться и с ландтагом и добиться увеличения цивильного листа, но… при отпуске денег на осуществление герцогских планов нужно было согласие еще одной инстанции, а при том возбуждении, которое образовалось в столице против герцога, было более чем сомнительно, чтобы настроение этой инстанции совпало с желаниями герцога. Дело шло о полной перестройке большей части города. Городское самоуправление и жители Кронбурга, в высшей степени раздраженные последними распоряжениями, должны были подумать о том, следует ли отнестись с вниманием к планам герцога или нет. Об этот подводный камень все могло разбиться, если бы даже министерство и ландтаг оказались преисполненными усердия. По бывшим примерам еще нельзя было судить о том, до какого упорства может дойти герцог.

Чувствовалось брожение. Над Кронбургом и всем герцогством носились грозовые тучи. Все знали и чувствовали, что городское управление не замедлит дать герцогу отпор по этому делу в отместку за его поведение и необычайные распоряжения.

Хуже всего было, что этот тлевший огонек старались раздуть. Прежде всего тут был Бауманн фон Брандт, служивший теперь своими знаниями прессе. Как человек, не занимавший служебного положения, он не боялся подвергать распоряжения герцога и мероприятия нового министерства самой ожесточенной критике.

Газетные статьи день ото дня становились все смелее и смелее. Их читали и проглатывали тысячи, в воображении которых личность нового государя должна была слагаться очень некрасиво. То была кампания клерикально-иезуитской партии, к услугам которой были Штейн и Пфистерман. Этот последний явился источником, из которого можно было черпать сведения о качествах нового герцога.