Пелусозеро

Что они делали там, почему, как положено окуням, которых я знал раньше на Волге, на Оке, на Москве-реке, на самых разных озерах и водохранилищах, не появлялись вдруг среди гущи малька в полуденные часы и не устраивали здесь свои знаменитые окуневые охоты-бои с жадным чмоканьем охотящихся рыб, с визгливым криком и плеском чаек, которые тут же появлялись на месте окуневого боя и перехватывали у полосатых охотников добычу?

Что происходило здесь, на этом загадочном Пелусозере?.. Почему не выручил меня тут мой знаменитый малявочник, который раньше выручал меня везде-везде? Два десятка мальков, пойманных малявочником посреди лета, в жару, и следом десять-пятнадцать окуней на хорошую уху – это было моим правилом. Но не правилом Пелусозера!

Пелусозеро! А может быть, разгадка твоих тайн в самом твоем имени?.. Пелусозеро! Почему я не постарался разгадать твое имя?

Наконец я оставил малявочник, ведерко и по вечерам стал уезжать только за плотвой и подлещиками. Это была по-своему удивительная ловля – ловля плотвы и подлещиков белой летней ночью севера!.. Как чудесен настороженный поплавок! Какой небесный свет опускается на воду в то самое окошечко, где рядом с тростниковым стеблем замер среди пастельных тонов белой ночи темный кончик чуткого поплавка!

А потом поплавок исчезал. И я мягко выводил к лодке серебристую рыбку. Она, только что появившаяся из воды, тоже принимала на себя мягкие краски белой ночи, а оттого тоже становилась сказкой, как была сказкой сама белая ночь…

За ночной ловлей плотвы и подлещиков я забывал на время окуней, но только на время, и всякий раз, изменяя данному самому себе слову забыть совсем этих полосатых разбойников, снова и снопа заглядывал к мысам и лудам, где еще не так давно, в начале лета, вовсю хозяйничали окуневые стаи.

Вот и на этот раз я изменил своему слову. Собравшись за плотвой, я немного поторопился и перед плотвой и подлещиками заглянул на луду к окуням.

На луде было тихо. Так же всю толщу воды занимали мальки, но теперь уже подросшие, разобравшиеся по стайкам. Я смотрел на этих возмужавших рыбок и завидовал им – уж этим-то рыбкам должны быть известны тайны озера, подарившего им жизнь.

Малявочника у меня с собой не было. Были только черви. И просто так, чтобы скоротать время, оставшееся до вечера, до начала вечернего клева плотвы, я закинул удочку. Поплавок коснулся воды неподалеку от борта лодки, вздрогнул, но не успев, как положено поплавку, замереть, тут же ушел под воду…

На крючке оказалась плотвичка, резвая, красивая. И я закинул удочку еще раз. И снова поплавок почти тут же ушел под воду вслед за новой плотвичкой.

Так продолжалось недолго. Клев прекратился, и наступила вечерняя тишина. Пора было поднимать якорь и плыть к тростнику за вечерней плотвой. Но неясное чувство ожидания чего-то необычного не позволяло мне подняться с сиденья и взяться за веревку якоря… Ну, подожду еще немного… А вдруг и сюда явится вечерняя плотва?.. А вдруг лещи?..

Солнце давно зашло, и уже успели погаснуть главные, самые яркие краски вечерней зари. Ехать в тростник было уже поздно – рыба туда уже, наверное, подошла и я бы испугал ее своим появлением… А мой поплавок также чутко ждал чего-то необыкновенного в нескольких метрах от борта лодки…

И вдруг он исчез. Исчез сразу. Я инстинктивно схватил удилище и резко подсек. И тут же почувствовал тупой и жесткий удар по крючку, как тогда первый раз у каменистого мыска Бодунова острова, когда окунь-гренадер соблазнился моей мормышкой.

Мой «телескоп» согнулся в дугу, затрещала катушка, а таинственный ночной визитер упрямо тянул в глубину… И снова трещала катушка, и снова я возвращал обратно смотанную рыбиной леску. И наконец подсачек подхватил добычу.

Это был окунь! Чудесный голубой свет исходил от него даже сейчас, в сумерках северной летней ночи.

И снова недалеко от лодки замер поплавок. И снова поплавок почти тут же исчез. А следом еще один окунь-красавец оказался в моей корзинке.

Все было как в сказке… Белая ночь. Рождающийся туман ночной воды. Исчезающий поплавок, дуга удилища и еще одна голубая рыбина, как дань Пелусозера за уважение к его глубинам и тайнам его воды…

Тайна летних окуней Пелусозера раскрывалась постепенно, и только к осени догадался я, что во всем была виновата корюшка, небольшая рыбка, принадлежащая к семейству, носящему ее имя… Но о корюшке Пелусозера чуть дальше, а пока ночные луды исправно дарили мне свидания с необыкновенными рыбами. Правда, эти свидания были короткими, как коротки бывают обычно почти все бурные встречи.

С ночной луды я возвращался чуть ли не к утру, возвращался через бесконечный комариный гуд и честно платил комарам дань, положенную с меня за право на бурное и пусть короткое счастье.

Спать после таких ночных встреч на лудах не хотелось, и я долго лежал с открытыми глазами и слушал утренние крики чаек, переговоры ворон, которые с утра пораньше наведывались к моему дому за поживой. А потом к голосу, птиц добавлялся и голос легкой утренней волны у борта лодки, стоявшей у меня под окном.