— Сейчас, летом, мы все равно никого не найдем. Приезжайте. Комната отличная, лучше даже на Маршалковской не снимете.
— Хорошо. Возьму дрожки и приеду.
— Жду вас.
«Что я делаю? Оно мне надо?» — вопрошал себя Макс. Он знал, зачем ему это: не мог он провести в одиночестве два часа, оставшиеся до восьми вечера.
Дрожки катили по Медовой, по Длугой, по Налевкам. Дом находился на углу Дзикой и Новолипок. Макс вошел в парадную дверь и поднялся по ступеням. Наверно, здесь живут богачи. Лестница сверкает чистотой, на дверях латунные таблички с именами жильцов.
Макс позвонил в дверь, на которой висела табличка с именем «Нусен Порисовер». Открыла женщина в крашеном парике. На вид далеко за сорок, может, и немного за пятьдесят. Очень белая кожа, вокруг блестящих, черных глаз — сеть морщинок, намек на второй подбородок, но видно, что когда-то была очень красива. Внимательно осмотрела Макса с головы до ног.
— Входите.
Она сразу провела Макса в комнату: выложенный плиткой пол, кровать, диван, письменный стол, умывальник, застекленная балконная дверь. Макс вышел на балкон и окинул взглядом улицу: колбасная лавка, продуктовый магазин, парикмахерская, ресторанчик. Тротуары кишат прохожими. Одни евреи! По каменному мосту тянутся дрожки, платформы, даже грузовые автомобили. Парни перекрикиваются, девушки смеются.
— Палестина, — негромко сказал Макс.
Ему очень захотелось тут остаться. Улица немного напоминала еврейскую часть проспекта Коррьентес в Буэнос-Айресе. Но здесь носили свою, еврейскую, одежду и звучал только один язык — идиш.
«Почему бы и правда здесь не поселиться? Буду целыми днями тут сидеть, с балкона смотреть. Но одному — это не дело. Надо найти с кем. Циреле? С ней покончено. Баша? Она в жены не годится. Райзл? Не в этом районе. Здесь приличные люди живут, не уголовщина, а честные хозяева. Торгуют, ищут, где заработать, дочерей замуж выдают».
Окна в доме напротив распахнуты, видны спальни и кухни. Хозяйки или служанки хлопочут у кафельных печей. Девушки напевают шлягеры из еврейского театра. В одной квартире играет граммофон.
Макс стоял и смотрел. Сколько лет он не мог вылезти из болота. Каждый раз, когда получалось немного приподняться, что-то опять толкало его вниз.
— Как вам комната? — спросила госпожа Порисовер.
— Отлично. Просто замечательно.
— Где вы сейчас живете?
— В гостинице «Бристоль».
— Ого, в «Бристоле»! Но в гостинице — это не то что дома. Пойдемте, остальные комнаты покажу.
Она показала Максу гостиную, столовую, спальню с двумя кроватями и кухню. На всех дверных косяках мезузы в деревянных футлярах. Обжитый, уютный еврейский дом.
Вдруг откуда-то появилась девушка: высокая грудь, черные глаза, нос с горбинкой. На ней было узкое, длинное платье с разрезом по последней моде. Мать, похоже, смутилась, что дочь так нескромно одета.
— А это Ружка, моя младшая. Недавно гимназию окончила. Древнееврейский знает.
— Мама, опять ты начинаешь?
— А что я такого сказала? Ее учеба нам целое состояние стоила, но мы считаем, образование — это необходимо. Деньги приходят и уходят, а то, что в голове, это на всю жизнь. Может, слышали про гимназию «Хавацелет»?
— Да, что-то знакомое.
— У нас еще две дочки. Одна замужем, этой зимой выдали. Свадьба тоже в копеечку влетела, но, слава богу, нашли ей приличного мужа. Бухгалтер, и Тору знает. А вторая в магазине на Медовой служит. Их мы тоже выучили, но на эту, как говорится, все силы положили. Даст Бог, и для нее хороший жених найдется, а что еще родителям надо?
— Мама, человек только в дом войти успел, а ты его уже семейными историями пичкаешь.
— И что с того, что только войти успел? Он жить здесь будет, с нами. И ничего я такого не сказала. Все родители детям счастья желают. Разве не так?
— Конечно, так, — согласился Макс. — Как же иначе?
— Как вас зовут?
— Макс Барабандер.
— А у вас есть дети, пане Барабандер?
Макс задумался.
— Была жена, был сын, но Господь их к Себе забрал.
— Боже упаси! Несчастье какое! — Госпожа Порисовер всплеснула руками.
— Никого не осталось. Поэтому сюда и приехал. Надеялся, путешествие немного поможет в себя прийти.
— Откуда вы?
— Из Буэнос-Айреса.
— Издалека! Да, что поделаешь, на все воля Божья. Но, пока жив, нельзя отчаиваться. Вы еще молодой, может, еще будут у вас и жена, и дети…
— Слабое утешение.
— В Аргентине сейчас зима, верно? — сменила тему черноглазая Ружка.
— Да. Когда здесь лето, там зима.
— Она все знает, все книжки прочитала. Когда въехать хотите?
— Я сейчас вам за месяц заплачу, а въехать смогу, наверно, только послезавтра, не раньше.
— Что ж, как угодно. Только зачем жить в гостинице, когда тут комната ждет? Накладно выйдет.
— Вот десять рублей, возьмите.
Женщина просмотрела бумажку на свет.
— Вещей много у вас?
— Два чемодана.
— Привозите и сами переселяйтесь. Мы о вас как о родном заботиться будем…