Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

– В воскресенье, – сказал Гелен, – Кларисса захотела пообедать со мной наедине, с глазу на глаз. Я отказался. После таких «обедов» человек способен наделать глупостей; я побоялся, что в один прекрасный день, когда эта девица бросит Дюверье, она расположится у меня в доме… Вы знаете, она страшно боится заразиться от него сыпью. Черт возьми, эта девка, видите ли, не переносит сыпи! Но ей не на что будет жить, если она бросит своего содержателя, как его отвергла жена; уверяю вас – если бы та могла отослать его к своей горничной, она скоро избавилась бы от этой супружеской повинности.

Наконец фиакр остановился. Они вышли и оказались перед безмолвным, погруженным во тьму домом на улице Серизе. Но им пришлось ждать не меньше десяти минут второй, отставший экипаж: после перебранки с кучерами на улице Монмартр Башляр потащил своего кучера выпить грогу. Поднимаясь по лестнице в высшей степени благопристойного дома, Жоссеран подробно расспрашивал его о любовнице Дюверье, и дядюшка бросил в ответ:

– Светская дама, очень милая особа… Да не бойтесь, она вас не съест.

Им отворила молоденькая румяная горничная. Она помогла мужчинам снять пальто, приветливо и фамильярно посмеиваясь. Трюбло на минутку прижал ее в углу передней, нашептывая на ухо какие-то словечки; слушая его, девушка прыскала со смеху, словно ее щекотали. А Башляр по-хозяйски распахнул дверь гостиной и представил хозяйке Жоссерана. В первый момент тот застыл от удивления: Кларисса показалась ему уродиной; он не постигал, как это советник мог предпочесть ее своей жене, одной из самых красивых женщин. Девица походила на уличного мальчишку – смуглое, тощее создание с кудлатой черной шевелюрой, точь-в-точь гривка у пуделя. Однако при ближайшем знакомстве Кларисса оказалась просто очаровательной: она сочетала бойкие повадки парижской уличной девчонки с поверхностным, но насмешливым умом и манерами, перенятыми у мужчин, с которыми имела дело. Однако при случае, когда хотела, могла прикинуться и знатной дамой.

– Счастлива видеть вас, господа… Все друзья Альфонса – мои друзья… Чувствуйте себя как дома.

Дюверье, заранее извещенный запиской Башляра, также оказал Жоссерану самый радушный прием.

Октава крайне удивил его вид – Дюверье выглядел помолодевшим. Сейчас перед ним стоял не степенный, чопорный господин, которому явно было не по себе в гостиной на улице Шуазель, словно там он находился не у себя дома. Здесь красные пятна у него на лбу казались блеклыми, а тусклые глаза искрились детским лукавством, когда Кларисса, окруженная мужчинами, рассказывала им, как он иногда сбегает к ней в перерывах между заседаниями: берет первый попавшийся фиакр и мчится сюда лишь для того, чтобы поцеловать ее и тут же уехать обратно.

Дюверье и сам начал жаловаться на занятость: четыре заседания в неделю, с одиннадцати до пяти, и вечно одни и те же мелкие, запутанные дела, которые приходится разбирать часами, – в конце концов, от этого просто душа черствеет!

– Кларисса права! – со смехом добавил он. – Человеку нужно хоть чем-нибудь скрасить это убогое существование! Побывав здесь, я чувствую себя возрожденным.

Тем не менее сейчас на его сюртуке не было красной орденской розетки – он снимал ее всякий раз, как отправлялся к любовнице: щепетильность упрямо диктовала ему этот деликатный раздел между официальной и тайной жизнью. Кларисса сознавала это и таила на него жестокую обиду, которую, однако, не высказывала вслух.

Октав сразу пожал руку молодой женщине чисто по-товарищески и теперь внимательно слушал, оглядывая все вокруг. Обстановка гостиной – ковер с крупными цветами, мебель и пунцовые атласные портьеры – очень напоминала салон на улице Шуазель; это сходство еще больше усиливали собравшиеся здесь многочисленные друзья советника, которых Октав видел и там в день концерта и которые теперь сидели здесь точно такими же группами. Зато в этой гостиной все бесцеремонно курили и говорили в полный голос, а ярко горевшие свечи делали обстановку еще более оживленной. Двое гостей развалились бок о бок на широком диване; еще один, оседлав стул, грел спину у камина.

Здесь царило дружеское непринужденное веселье, однако свобода обращения не выходила за рамки пристойности. Кларисса не принимала у себя женщин – из приличия, как она говорила. А когда завсегдатаи ее дома жаловались, что им не хватает дамского общества, она со смехом возражала:

– Ну вот еще! А меня вам разве мало?