Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

Что касается Берты, то она смотрела в зеркало, любуясь своим венком, и не сразу услышала шум скандала. Поэтому она начала вполголоса расспрашивать Ортанс. Девушки пошептались; старшая, сделав вид, будто расправляет фату сестры, указала ей взглядом на Теофиля и шепотом объяснила случившееся.

– Ах вот как! – равнодушно ответила младшая, с невинным видом и легкой усмешкой разглядывая беднягу-мужа; на ее личике под пышным белым венком не отразилось ни малейшего сочувствия.

Тем временем Клотильда тихонько расспрашивала брата. Госпожа Жоссеран вышла из соседней комнаты, пошепталась с ней и вернулась обратно. Это очень напоминало обмен верительными грамотами. Теофиль обвинял Октава, этого «приказчика», которому грозился прилюдно надавать пощечин в церкви, если тот посмеет туда явиться. Дело в том, что он видел его накануне у входа в церковь Святого Роха рядом со своей женой; сперва он усомнился, но теперь был твердо уверен, что узнал ее по фигуре, по походке. Обычно Валери отговаривалась тем, что обедала у друзей или ходила вместе с Камиллой в церковь Святого Роха, как прочие прихожане, чтобы исповедаться, оставляя там дочку под присмотром женщины, сдававшей стулья, вслед за чем ускользала вместе с «господином» через запасный выход в какой-нибудь мерзкий закуток, где никто и не подумал бы ее искать.

Услышав имя Октава, Валери усмехнулась:

– С этим субъектом? Да никогда в жизни! – И поклялась в этом госпоже Жоссеран, добавив: – Как, впрочем, и ни с кем другим, но с этим-то уж наверняка нет!

Последнее было правдой, и теперь она намеревалась пойти в наступление и сбить с толку мужа, доказав ему, что письмо написано не рукой Октава и что этот последний никак не мог быть пресловутым «господином» в церкви Святого Роха. Госпожа Жоссеран слушала ее, пронизывая опытным взглядом и мысленно прикидывая, где бы найти подходящего человека, способного помочь им обмануть Теофиля. Вслед за чем дала Валери вполне разумный совет:

– Предоставьте это дело мне, а сами не вмешивайтесь… Раз уж он вообразил, что это господин Муре, ну и ладно – пусть будет господин Муре. Что плохого в том, что вас увидели на паперти церкви Святого Роха рядом с господином Муре?! Единственный компрометирующий вас документ – пресловутое письмо. Так вот: когда молодой человек предъявит ему пару строчек, написанных его почерком, тут-то вы и восторжествуете… Главное, говорите то же, что и я. Знайте: я не позволю вашему супругу испортить нам такой торжественный день.

Им пришлось еще дожидаться Жоссерана, который разыскивал под столом и стульями свою запонку (выметенную накануне вместе с мусором). Наконец он явился, лепеча извинения, растерянный, но все же счастливый, и спустился по лестнице первым, крепко держа под руку Берту.

Когда госпожа Жоссеран вывела из комнаты перепуганную Валери, Теофиль объявил сестре сдавленным голосом:

– Я это делаю единственно ради тебя: обещаю не позорить ее здесь, перед всеми, раз уж ты считаешь, что это неприлично из-за свадьбы… Но в церкви… там я ни за что не ручаюсь. Если этот приказчик вздумает глумиться надо мной в церкви, в присутствии моей родни, я убью их обоих, и ее и его!

Огюст, весьма элегантный в своем черном фраке, прижмуривал левый глаз: его мучила мигрень, которую он со страхом ожидал вот уже три дня; сейчас он поднимался по ступеням, чтобы встретить невесту, которую ее отец и шурин торжественно вели к дверям. Началась суматоха, так как они опаздывали к назначенному часу. Двум дамам – Клотильде Дюверье и мадам Дамбревиль – пришлось помогать матери невесты накинуть шаль; она упорно щеголяла по торжественным случаям в этой огромной желтой узорчатой накидке, хотя мода на такие давным-давно прошла, и это широченное, кричащих тонов облачение неизменно вызывало фурор на улице.

Огюст и госпожа Жоссеран следовали за невестой, все остальные следовали за ними, кто с кем, нарушая шепотками торжественное безмолвие вестибюля. Теофиль прибился к Дюверье, смущая его невозмутимое достоинство жалобами и причитаниями, которые нашептывал ему на ухо, и требуя совета; тем временем Валери, уже вполне спокойная, шла, скромно потупившись, слушала нежные утешения мадам Жюзер и делала вид, будто не замечает яростных взглядов супруга.

– А где твой молитвенник? – в ужасе вскричала госпожа Жоссеран, когда все уже сели в экипажи.

Анжель пришлось бежать наверх за молитвенником в белом бархатном переплете. Наконец тронулись в путь. Их вышел проводить весь дом – даже служанки и консьерж с супругой. Мари Пишон спустилась вместе с уже одетой Лилит, словно собралась гулять с ней, и вид невесты, такой красивой и нарядной, растрогал ее до слез. Консьерж отметил про себя, что одни только жильцы с третьего этажа не высунули носа из квартиры: странные субъекты, все у них не как у людей!

А в церкви Святого Роха уже были широко распахнуты двери, и от портала до мостовой стелилась красная дорожка. Накрапывал дождь, это майское утро выдалось очень холодным.

– Тринадцать ступенек! – шепнула мадам Жюзер на ухо Валери, когда они подошли к дверям. – Дурная примета!