Читаем Пена дней полностью

Прослушав одновременно обе пластинки до самого конца, Шик остановил проигрыватель, чтобы их сменить. Он взял две новые из другой серии. И увидел под одной фотографию Ализы, которую считал потерянной. Ализа была снята вполоборота, освещенная рассеянным светом, но один юпитер фотограф расположил, видимо, сзади, так что казалось, солнце играет в ее волосах. Не выпуская из рук найденную фотографию, Шик снова включил проигрыватель, поглядел в окно и обратил внимание на то, что новые столбы дыма поднимались теперь уже совсем близко от его дома. Сейчас он дослушает эти две пластинки и спустится вниз, чтобы наведаться в ближайшую книжную лавку. Он сел, и взгляд его упал на фотографию, которую он все еще держал в руке. Если вглядеться повнимательнее, нельзя было не обнаружить сходства между Ализой и Партром; и постепенно образ Партра все больше заслонял собою образ Ализы, это он, а не она улыбается Шику с фотоснимка, и, конечно же, Партр поставит свой автограф на любой из его книг. На лестнице раздались шаги, в его дверь постучали. Он положил фотографию на стол, остановил проигрыватель и пошел открывать. Он увидел перед собой черный кожаный комбинезон одного из сотрудников, рядом стоял второй. Сенешаль появился последним. В полутьме лестничной площадки по его красному комбинезону и черной каске то и дело пробегали какие-то отсветы.

— Ваше имя Шик? — спросил сенешаль.

Шик попятился, лицо его стало белым как мел. Он отступал все дальше от входной двери, пока не уперся спиной в стеллаж, где хранились все его сокровища.

— Что я сделал? — спросил он.

Сенешаль порылся в нагрудном кармане, вынул лист и прочел:

— «Принудительное взыскание налогов у мессера Шика с предварительной описью принадлежащего ему имущества. Полная его конфискация или даже частичная, осложненная нарушением неприкосновенности жилища. Оскорбление действием и публичное шельмование».

— Но… я уплачу налоги, — сказал Шик.

— Несомненно, — сказал сенешаль. — Потом вы их уплатите. Но прежде мы должны нанести вам оскорбление действием. А действие у нас такое длинное, что антракта вам не дождаться. Мы всегда выражаемся иносказательно, чтобы людей зря не волновать.

— Я сейчас отдам вам все свои деньги, — сказал Шик.

— Это само собой, — сказал сенешаль. Шик подошел к столу и выдвинул ящик, где у него хранились новый сердцедер лучшей марки и никуда уже не годная полицебойка. Сердцедера на месте не оказалось, но полицебойка лежала как пресс-папье на стопке документов.

— Послушайте, — спросил сенешаль, — вы в самом деле ищете деньги, а не что-нибудь другое?

Сотрудники отошли на несколько шагов друг от друга и вынули свои уравнители. Шик выпрямился, сжимая в руке полицебойку.

— Берегитесь, шеф! — предупредил один из сотрудников.

— Нажимать на спусковой крючок? — спросил другой.

— Так просто я не сдамся! — крикнул Шик.

— Хорошо, — сказал сенешаль. — Тогда мы конфискуем ваши книги. Дуглас схватил с полки первый попавшийся том и грубым движением раскрыл его.

— Там чего-то написано, и только, — доложил он.

— Нарушайте неприкосновенность жилища! — приказал сенешаль. Дуглас схватил книжку за переплет и стал ее трясти что было сил.

— Не смейте трогать!.. — завопил Шик.

— Послушайте, почему вы не пускаете в ход полицебойку? — спросил сенешаль. — Вы же слышали приказ, там есть пункт: нарушение неприкосновенности жилища.

— Оставьте книги!.. — взвыл Шик и прицелился, но курок дал осечку.

— Нажимать, шеф? — снова спросил сотрудник. Переплет оторвался, и Шик кинулся к книге, отшвырнув сломанную полицебойку.

— Нажимайте, Дуглас! — приказал сенешаль, отступая к двери. Оба сотрудника выстрелили одновременно, и Шик рухнул к их ногам.

— Приступать к оскорблению действием, шеф? — спросил второй полицейский. Шик еще мог немного двигаться.

Он чуть приподнялся, опираясь на руки, и ему даже удалось встать на колени. Он обхватил живот руками, лицо его подергивалось, а проступивший пот заливал глаза. Глубокая ссадина перерезала лоб.

— Оставьте книги, — прохрипел он. Голос его пресекался.

— Мы их растопчем, — сказал сенешаль. — Я думаю, вы умрете через несколько секунд. Голова Шика бессильно повисла, он безуспешно попытался оторвать подбородок от груди, но живот болел так нестерпимо, будто у него в кишках поворачивали трехгранные штыки. Наконец ему удалось упереть одну ногу ступней в пол, но другое колено решительно отказывалось разогнуться. Сотрудники подошли к книжным полкам, сенешаль же сделал два шага в сторону Шика.

— Не трогайте эти книги… — простонал Шик. Кровь булькала у него в гортани, голова склонялась все ниже и ниже. Он уже не стискивал свой живот, а бесцельно взмахнул окровавленными руками, словно пытаясь опереться о воздух, и ничком упал на пол. Сенешаль перевернул его ногой. Шик больше не двигался, и его раскрытые глаза глядели куда-то далеко, за пределы комнаты. Лицо его было разделено пополам струйкой крови, стекавшей со лба.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература