Пенелопа

— Гады и уроды, — пробормотала Пенелопа. Живя в здании, по счастливой случайности круглосуточно пользовавшемся изобретенным древними римлянами благом цивилизации — поговаривали, что случайность эта являлась непосредственным следствием близкого прохождения водной магистрали, откуда и проистекала, в прямом и переносном смысле слова, почти уникальная для Еревана благодать (заметим в скобках, что обласканными судьбой наследниками древних римлян оказались лишь жители нижней половины дома, наверх же вода не поднималась по причине нехватки загадочной штуки, именуемой напором, — подумать только, что, будучи современниками римских строителей, армяне имели отличную возможность выведать у них по сей день не разгаданную тайну водоснабжения верхних этажей), итак, живя в условиях тепличных, если не в смысле тепла, то в смысле поливки, Пенелопа то и дело забывала, что для большинства ее соплеменников водопровод был источником не столько воды, сколько потрясений. В силу непостижимости и непредсказуемости графика подачи воды сотни тысяч ереванских семей занимались тем, что то наполняли ванны, ведра, тазы, кастрюли, чайники, графины, кувшины, одно-, двух- и трехлитровые банки, бутылки, стаканы, рюмки, канистры, баки… уфф!.. словом, все возможные и невозможные емкости, то опорожняли их, с энтузиазмом спуская в канализацию миллионы литров родниковой воды, самой вкусной в мире.

— А что, воды совсем нет? — осторожно спросила Пенелопа, подразумевая те самые ванны, тазы, кастрюли и прочие сосуды, но Катрин удрученно покачала головой:

— Ведро. И чайник. И немножко в ванне, для туалета. Но это на весь день, скорее всего до завтра уже не дадут. Как-то мы не сориентировались. Сидели, болтали и прозевали. А почему ты не раздеваешься? У нас тепло. Кара, ты где? Пенелопа пришла.

— А чего раздеваться? — меланхолически сказала Пенелопа, стаскивая тем не менее полушубок. — Все кончено. Голова грязная, как смертный грех, тело второй день не мыто. Жизнь моя разрушена до основания.

— И моя! — закричала, вылетая из-за угла, взмахивая руками и расплескивая вокруг белую мучную пыль, Кара. — И моя! Я пеку, а они — воду… И волосы у меня — смотри! — Для вящей убедительности она запустила покрытые мукой руки в волосы и растрепала их. — А мне вечером в гости идти. И у Катрин стирка… Не стой тут, как Венера Милосская, пошли на кухню!

— Почему Милосская? — спросила Пенелопа, скидывая мокрые сапоги и шаря под вешалкой в поисках каких-нибудь тапочек.

— Не знаю. А чем тебя Милосская не устраивает? Ой, подгорает!