Баня рядом с дворцом и храмом оказалась чудовищно большой, в сравнении с гринуэллской, что располагалась в задней части дома одной женщины, но людей в это время дня там было немного. Пен посетил местного брадобрея, чтобы избавиться от многодневной щетины и подравнять отросшие волосы, после чего отправился на мужскую половину, где тщательно намылил ароматным мылом голову и тело, щедро ополоснулся теплой водой и полежал в огромной деревянной ванне с медным дном, которая легко могла вместить полдюжины человек. Воду в ней подогревал снизу небольшой огонь. Пен лежал в воде, полуприкрыв глаза, пока не начала сморщиваться кожа на пальцах. Тут он встревожился, что Тигни вот-вот отправит отряд на его поиски, – и осознал, что Дездемона, которая, похоже, мурлыкала вслух, весьма тревожным образом разглядывает двух деливших с ним ванну симпатичных мужчин. Пора уходить.
Одетый, с расчесанными влажными волосами, на улице он посмотрел на грозную громаду храма, высившуюся на вершине холма. Это было самое внушительное здание в городе, и прочитанные Пеном вчера хроники Мартенсбриджа придавали храму большое значение. Храм всегда занимал это высокое место, но его предшественник, построенный из дерева в вельдском стиле, сгорел во время одного из пожаров. Объединив усилия, Храм и город за несколько десятилетий построили новый из камня, в дартакийском стиле. Насколько понял Пен, это знаменовало смену не владычества или веры, а богатства. Он с любопытством зашагал не вниз, а вверх.
Пен обошел храм вокруг, дивясь его размерам и величественным пропорциям, затем заглянул внутрь через высокий портик с колоннами. Похоже, никаких церемоний сейчас не шло, и одинокие верующие заходили в храм либо выходили наружу. Пен тоже рискнул войти. Когда перед ним открылось огромное пространство, он понял, что, несмотря на обильную резьбу, старый деревянный гринуэллский храм в сравнении с этим был простым вестибюлем. Или амбаром.
Священный очаг на центральном гранитном постаменте был оснащен круглым медным колпаком, украшенным изящным выбитым орнаментом и снабженным трубой. В результате дым не попадал верующим в глаза, а купол храма не чернел от копоти. Свет проникал внутрь через кольцо арочных окон под куполом. Помещение было шестиугольным, одна сторона предназначалась для широкого входа, а пять других были отведены пятерым богам; проходы в стенах вели в купольные апсиды, которые, должно быть, делали храм сверху похожим на величественный каменный цветок.
Нишу Госпожи Весны, покровительствовавшей нынешнему сезону, заполняли подношения в виде свежих цветов. Несколько серьезных на вид горожан молились Отцу Зиме, который среди прочего был богом правосудия. Судьи? Законники? Скорее тяжебщики, решил Пен. Беременная женщина с внушительных размеров животом преклонила колени на подушечке перед алтарем Матери Лета, молясь, быть может, о благополучных родах – или о силе, чтобы снова встать на ноги. В нише Бастарда, располагавшейся между нишами Дочери и Матери, никого не было.
Пен по привычке направился к алтарю Сына Осени. Там было всего два человека. Более молодой, похожий на новобранца, стоял на коленях на предназначенной для этой цели подушке, подняв руки ладонями вперед и растопырив пальцы. Молитва об удаче? Более пожилой лежал ничком на большом молельном коврике, вытянув руки со стиснутыми кулаками, в позе отчаянной мольбы. Пен вообразил, что это ветеран, молящийся о прощении, и не смог выкинуть эту фантазию из головы.
Он выбрал подушку позади мужчин и опустился на колени, сам не зная, о чем собирается молиться. Или о чем ему следует молиться. Или даже
Вновь опустившись на колени, он понял, что забыл помолиться за себя. Долго ли его дела пробудут в руках этого нового бога? Бастард был повелителем катастроф; просители чаще молились о том, чтобы
Безопасно ли помолиться о знании? Пен отчаянно в нем нуждался. Но белый бог был автором некоторых весьма злобных шуток; по крайней мере, так утверждали пророчества, связанные с Его дарами. Молиться о душе Ручии было немного поздновато, ведь, согласно погребальному чуду, она уже пребывала в руках своего бога. Пен удовлетворился надеждой, что она там счастлива, что бы это ни значило в том полностью измененном состоянии, что ждало за гранью смерти.