Пенрод и Сэм

Дедушка Слокум испустил горестный вопль и, забыв о своей мирной инициативе, бросился спасать нечто для себя гораздо более важное. Однако конфликт не возобновился. Чудовищный поступок Пенрода привел Сэма в чувство, и сейчас он боялся, как бы его не обвинили в соучастии. И он спасся бегством. Сначала его преследовал сам Пенрод, а потом – голос Пенрода.

– Беги, беги! – кричал он. – Быстрее! Смотри, поймаю, живым не уйдешь! И не вздумай разговаривать со мной, пока…

Тут он умолк. Потому что именно в это мгновение увидел, что дедушка Слокум уже подобрал шляпу и идет назад. Самого беглого взгляда на дедушку Слокума Пенроду хватило для того, чтобы не задерживаться для объяснений с ним. Бывают моменты, когда даже такие бесчувственные и эгоистичные существа, как мальчики, проявляют предельный такт. Сейчас для Пенрода настал как раз такой момент, и он понял, что дедушка Слокум может счесть его извинения слишком навязчивыми. И Пенрод обежав вокруг дома, притаился на заднем дворе.

Там его радостно приветствовал Герцог.

– Уйди от меня! – хрипло произнес Пенрод, сопровождая слова угрожающим жестом.

Верный пес с философским смирением удалился в конюшню. Что касается юного хозяина, то он решил на некоторое время отлучиться из дома. Он быстро прошел через заднюю калитку и ретировался на улицу.

Серое небо свидетельствовало о том, что сгущаются сумерки. Это как нельзя лучше отвечало мятежному настроению Пенрода. Он шел вразвалку, лицо его было мрачно, и он, не переставая, бормотал: «Убежал, как трусливый теленок!» Он презрительно фыркал и, вспоминая, как быстро испарился Сэм Уильямс, добавлял: «Он и есть трусливый теленок!»

Когда он еще немного прошел по улице, до него донеслись ненавистные слова:

– Эй, Пенрод! Ну, как, хорошо было стоять при луне?

И над высоким забором показались две улыбающиеся физиономии.

– Ну, как твои красивые волосы, Пенрод? – вопили они хором. – А согласие родителей ты уже получил? А почему ты решил, что у тебя глаза голубые, как звезды?

Пенрод лихорадочно искал орудие мести. Ничего путного ему обнаружить не удалось, и он удовольствовался самим составом дороги, на которой стоял. Он слепил комки из глины и начал яростно бомбардировать кричащую вершину за бора. Естественно, вскоре из-за укрепленного рубежа полетели ответные комья. И разгорелась битва, которая чрезвычайно напоминала политические карикатуры, где враждующие государственные деятели тоже поливают друг друга грязью. Но Пенрод не рассчитал свои силы. Противник превосходил его числом, к тому же он находился в укрытии.

Комья грязи бывают разные: твердые, мягкие, жесткие, осклизлые, большие и поменьше. Те комья, которые попали в Пенрода, отличались как значительными размерами, так и высокой концентрацией материала. Вот почему, как он ни старался сдерживаться, нет-нет, да и начинал кряхтеть. Наконец, огромный ком угодил ему в живот, отчего он скрючился и зашелся в конвульсиях, несколько напоминающих индейский танец.

Заметив это, враги тут же свесили головы через забор и с деланным сочувствием осведомились:

– Ну, как ты там? Лунный свет не погас?

– Сейчас я вам покажу! – взревел Пенрод.

От обиды он обрел второе дыхание и, схватив солидный ком глины, который предусмотрительно заготовил еще до того, как был ранен в живот, метнул его в обидчика. Это получилось у него так здорово, что враг тут же умолк и рухнул вниз. Его напарник тоже исчез за забором, откуда возобновилась атака. Бой продолжался.

Он разворачивался в сгущающейся тьме. И принял еще более яростный характер после того, как увидеть друг друга сделалось попросту невозможно. Пенрод не собирался сдаваться. Он пыхтел, охал, он совершенно осип от угроз, но продолжал сражаться. Едва различая фигуры, маячащие во тьме, он, тем не менее, был готов защищать улицу от любых пришельцев.

В такой битве темнота дает кое-какие преимущества. Однако она имеет и свои отрицательные строны: боец не видит цели и одновременно не видит летящего снаряда противника, что лишает его возможности вовремя увернуться. Пенрод же получал в ответ на каждый удар – два.

Он был настолько облеплен грязью, что даже отяжелел. Внешность его тоже претерпела сильные изменения. Сейчас он больше всего напоминал статую, которая отличалась большой выразительностью и художественной силой. В ней как бы слились воедино величественность и трагизм, и она напоминала мрачный шедевр Родена.

Раздались звонки к ужину. Еще через некоторое время из кухонных дверей послышались голоса, призывающие к еде участников сражения поименно. И чем больше проходило времени, тем более явное раздражение слышалось в этих голосах, которые поначалу звучали так ласково и мелодично.

И вновь раздались звонки, и вновь мелодичные голоса звали и звали, преисполняясь гневом.

Комья грязи тоже летали и звучали, заглушая для противников все остальные звуки на свете.

– «Шлеп! Шлеп! Блинк! Шлеп!» – вот единственная музыка, которая сейчас была доступна их ушам.

– Уф! – выдохнул Пенрод.