Пенрод и Сэм

Здание церкви строилось в начале семидесятых годов прошлого века с характерными для этого периода витражами, на которых в чрезвычайно наивной форме были изображены нравоучительные сюжеты. Как раз напротив Пенрода светился огромный глаз. Белый, синий и красный цвета аляповато сверкали под солнечными лучами, и в младенчестве Пенрод пережил немало страшных минут, созерцая это великолепие. Ибо в раннем детстве он ни минуты не сомневался, что это подлинное око Всевышнего. Ведь ему объяснили, что церковь – обитель Божья, а значит, и глаз, рассудил он, не может принадлежать никому, кроме Бога.

Выйдя из младенческого возраста, он сумел самостоятельно пересмотреть некоторые из своих ранних религиозных воззрений и убедился, что был во многом неправ. Особенно это касалось глаза. И все-таки, несмотря на то, что витраж уже не представлялся столь пугающим, при взгляде на него Пенрод начинал испытывать тревогу. Его не покидало ощущение, что глаз наблюдает за ним, и этот огненный взгляд до сих пор иногда являлся ему перед сном. Словом, при взгляде на этот витраж, у Пенрода всегда портилось настроение.

Сегодня его помутневшее от скуки сознание воспринимало глаз на витраже с особенной неприязнью. Он словно вырос до чудовищных размеров и превратился в подобие не то горы, не то вулкана. Тем не менее, это чудовище каким-то образом умудрилось сохранить свойства глаза. Будучи вулканом, оно все же смотрело на Пенрода, который все явственнее понимал, что от этого взгляда нет никакой возможности спрятаться. Тогда он начал моргать и жмуриться и в результате добился своего: вулкан исчез. Пенрод опустил глаза чуть ниже и увидел нечто, весьма его заинтересовавшее. Он воспринял это как настоящее чудо.

На спинке одной из передних скамеек каким-то удивительным образом держалась перевернутая вверх дном тарелка для супа, а на ней возвышался кокосовый орех. Пенрод очень удивился. Он зевнул, и это несколько вернуло его к действительности. Потом он снова посмотрел вперед. Кокосовый орех оказался затылком Джорджи Бассета, а перевернутая суповая тарелка была всего лишь его белоснежным воротничком. Джорджи, по обыкновению, сидел очень прямо, и Пенроду его добропорядочность не понравилась. Он знал, что гораздо больше, нежели Джорджи, должен опасаться всевидящего ока. И вдруг он подумал, что, наверное, Джорджи в дружбе с этим глазом и, может быть, даже любит его.

Конечно, если бы кто-нибудь спросил Пенрода, любит ли он глаз на витраже, он бы ответил, что любит. Он так ответил бы, потому что побоялся бы ответить по-другому. Кроме того, он действительно питал определенное уважение к этому глазу. Не мог же он сказать о глазе то, чего он совсем про него не думал. А вдруг он и вправду Всевидящий и поймет, что Пенрод говорит не то, что думает? Нет, Пенрод всегда старался сохранять с ним хорошие отношения, ну разве за исключением тех случаев, когда глаз застигал его врасплох…

Пенрод все сильнее склонялся влево, пока у него, наконец, не закололо в боку. Тогда он на время сел прямо. Потом он начал тереться плечами о спинку скамьи и делал это до тех пор, пока миссис Скофилд не сказала:

– Прекрати, Пенрод!

После этого он позволил телу расслабиться и добился такого успеха, что голова его чуть не перевесилась через спинку. Тогда он опять начал ерзать. Все это производилось исключительно в целях успокоения нервной системы. Но и в такой малости Пенроду вскоре было отказано.

– Прекрати! – раздался хриплый шепот отца.

Пенрод вздохнул и съехал чуть ниже. Он почесал сперва голову, потом левое колено, правую икру, левую лодыжку, после чего он почесал правое колено, правую лодыжку и левую икру. Потом он хмыкнул. Вышло у него это совершенно непроизвольно, но так громко, что прихожане неодобрительно покосились на скамью Скофилдов, и отец наградил Пенрода осуждающим взглядом.

Наконец, Пенроду стал досаждать нос, который невыносимо чесался. Сперва Пенрод поскреб его пальцем, но это не помогло, и пришлось потереть нос всей ладонью. Новое «Прекрати!», изреченное мистером Скофилдом, не произвело на Пенрода никакого впечатления.

– Не могу! – отчаянно прошептал он и продолжал свое занятие.

Не отрывая правую руку от носа, Пенрод стал шарить левой рукой по карманам. С левой стороны того, что ему требовалось, не оказалось. Тогда он начал тереть нос левой рукой, а правой шарить по карманам с другой стороны. Потом он вообще забыл про нос и начал шарить по карманам обеими руками, по несколько раз залезая в каждый.

– Что тебе надо? – шепнула мать.

Но Маргарет уже все поняла и протянула ему носовой платок. Это было с ее стороны заботливо и одновременно беззаботно. Дело в том, что Маргарет очень боялась потерять сознание в театре или в церкви. Вот почему, сидя среди большого скопления народа, она всегда обильно смачивала носовой платок нашатырным спиртом. Пузырек с нашатырем она носила в муфте и вот как раз перед тем, как протянуть платок Пенроду, Маргарет в очередной раз проделала эту операцию.