ПЕНРОД-СЫЩИК

Потрясенный сообщением Марджори, он полностью изгнал из своего существа Джорджа Б. Джашбера. Теперь он весь без остатка был Пенродом Скофилдом, и этот Пенрод Скофилд считал, что ему грозят неприятности куда хуже всех, какие случались с ним раньше. В этом свете даже образ прекрасной Марджори обрел какие-то зло вещие черты, и Пенрода передергивало от ужаса, когда он представлял себе, как она пересказывает его слова своему отцу. Эти слова сраженному катастрофой Пенроду тоже представлялись ужасными. Теперь, перестав быть Джашбером, он не видел в них ничего, кроме лжи, и понимал, что именно ложь привела его к гибели. Вспоминая о том, как вел себя последнее время, он лишь горестно сокрушался и решительно был не в силах понять, что заставило его свернуть в сторону со стези добродетели. Он нашел лишь одно объяснение, которое, хоть и слабо, но все же смягчало его вину. «Все-таки папа с мамой сказали про Дэйда, что он конокрад, и я сам это слышал». Правда, отец Марджори сказал, что, наверное, они пошутили, и теперь, перестав быть Джашбером, Пенрод вполне допускал такое истолкование. В общем-то, у Пенрода уже довольно давно закрались в душу сомнения, и он почти перестал верить, что мистер Дэйд зарабатывает себе на жизнь конокрадством. Но сначала он все-таки поверил, и это оставалось единственным его оправданием.

Он пытался представить себе, какая кара его ожидает. Воображение рисовало картины, одна другой ужаснее. То ему представлялся выросший до размеров высокого дерева мистер Дэйд, который в обществе мистера Паола Джонса, мистера Монтгомери Джонса и разъяренного полицейского явился требовать отмщения. Пенрод представил себе, как эта страшная компания склонится над ящиком для опилок, а потом они все хором закричат на него. Пенрод содрогнулся и постарался еще глубже зарыться в опилки.

С улицы донесся шум. Пенрод вздрогнул. Ему было от чего вздрогнуть – ведь это звук сирены, а их устанавливают только на скорой помощи и на полицейских машинах. Звук приближался, и Пенрод больше не мог оставаться в неведении. Содрогаясь всем телом, он покинул убежище и выглянул на улицу. Сделал он это так осторожно, что из-за двери были видны лишь его волосы, лоб и глаза.

На дороге появилась открытая машина ярко-красного цвета. Она пронеслась мимо и скрылась за поворотом. Пенрод облегченно вздохнул: его худшие прогнозы пока не оправдывались. Ведь он-то ждал, что машина сейчас остановится, и из нее выйдут мистер Дэйд, мистер Паоли Джонс, мистер Монтгомери Джонс и начальник полиции.

Пенрод снова полез в ящик, зарылся в опилки, и жизнь для него потянулась томительно медленно, безмолвно и душно. Он весь взмок, опилки набились ему за шиворот, за пазуху, в глаза и в ботинки. Кожа у него зудела, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как скверно было у него на душе.

Сквозь опилки до него донесся приглушенный крик Деллы:

– Пенрод! Мистер Пенрод! Пенрод! Вам сказано идти домой! Ваша мать велит вам вымыться перед обедом! Мистер Пенрод!

Он не ответил.

– Вам лучше придти домой, мистер Пенрод!

Потом кухонная дверь хлопнула, и Пенрод понял, что Делла отчаялась его дозваться.

И вновь потянулась жизнь, исполненная духоты и молчания.

Глава XX ГЛУХАЯ ЗАЩИТА

Тем временем Сэмюел Уильямс решил с максимальной отдачей провести этот чудесный денек. Пользуясь тем, что летом темнеет поздно, он задался целью совершить как можно больше хороших поступков. Никогда раньше он не проявлял склонностей к подобного рода занятиям. Но сейчас он действовал исключительно под влиянием инстинкта самосохранения, и по тому, как он рьяно взялся за дело, можно было судить, что этот инстинкт у него развит просто великолепно. Покинув Пенрода, Сэм тотчас же попросил у Роберта немного денег и объяснил, что они требуются для покупки «Собачьего мыла». Роберт проявил отзывчивость. Правда, вручая Сэму монетку, он заметил:

– Но, по-моему, таких собак не полагается мыть, а Сэм?

– Ну, нет! Джон Кармайкл вполне заслуживает, чтобы его мыли не меньше других собак. Это ему просто необходимо. Он уже никуда ходить не может. Стоит его куда-нибудь повести, как он садится на землю и начинает чесать за ухом. Он уже просто чокнулся на этом чесании. Пет уж, сейчас я его вымою так, как еще ни одну собаку на свете не мыли!