— Окей! ... Ты слышал когда-нибудь о неурожаях? — я, конечно, блефовал, ибо хрен её знает, эту местную агротехнику. Бывают здесь когда-нибудь засухи или заморозки? Сомневаюсь. — Что будет, если земля даст меньший урожай? Или вообще не даст?
— Недород! Слышал такое слово?
Уверенности в голосе Хеху было всё меньше и меньше.
— Вот видишь! Теперь второе, на счёт семьи. Не обманывайся Хеху, твои братья тебя просто ненавидят. Скажешь, это только вчера началось?
Новая порция тоски придавила плечи.
— Всё просто, Хеху. Она видит в тебе потенциальный лишний рот, который, кстати, не сильно и помогает в выращивании урожая. А ей надо думать о своих детях, так уж устроены женщины.
Хеху промолчал.
— Кстати, пацан. А что тебе светило, в плане семьи? Может Кири вышла бы за тебя замуж? Нарожала тебе детишек?
В голосе явственно слышались слезы. Даже мне всплакнуть захотелось. Эх, блин, эти общие эмоции!
— Понятно, с девушкой тоже облом, — подытожил я.
Ну что, добиваю?
— И, как ты думаешь... — я специально потянул паузу, — как быстро тебе дадут пинка под зад, после смерти матери? Прям на следующий день или подождут ближайшего сбора урожая? — говорил я нарочито жестко, как с провинившимся салагой, рассказывая ему незавидные перспективы дальнейшего существования. — И что ты будешь делать тогда? Оставшись без крова, без пропитани, и без семьи.
Взорвался Хеху, осыпая меня эмоциями злости.
Не знаю почему, но на меня навалилась грусть. Моя собственная, без участия окопавшегося в моей голове сознания аборигенского паренька.
Мне вдруг стало жалко этого бедолагу. По сути он — это запланированные потери местной социально-экономической организации: лишний рот, третий сын когда и второй-то рассматривается как резервный. Не светит ему в жизни вообще ничего, и податься, с местной кастовой системой ему просто некуда.
— Ты злишься на меня, парень, потому что я сказал тебе правду, — проговорил я устало. — Никто не любит тех, кто открывает глаза. Понимаю, не знать и жить в иллюзиях очень удобно. Но — до поры до времени. Подумай над этим, а мне надо тренироваться.
Уже после тренировки, сидя за ужином в своем шезлонге, созерцая фосфоресцирующую воду, я спросил.
— Слушай, Хеху, можешь мне ответить на один вопрос? Только попробуй отнестись к нему спокойно, без истерик.
«Шиза», промолчавшая всё время тренировки, и даже не вякнувшая, когда я нырял, и довольно глубоко, долго не отвечала. Я уж решил, что сегодня я пацана больше не услышу, но...
— Я Скат, ты же помнишь?
— Скажи... — теперь уже я замялся, подбирая слова, — а что имела в виду эта сук... жена твоего старшего брата, когда называла тебя ... приблудным?
Хеху не отвечал долго. Очень долго.
Тяжкий вздох
— А мать?
— Во-о-от как... — протянул я. — И кто же...