Пентаграмма

– У меня есть небольшой комментарий, – сказал Харри. – Про бриллиантовые звезды, которые убийца оставляет жертвам…

– Выкладывай.

– У них по пять лучей. Почти что пентаграмма.

– Почему «почти»? Насколько я знаю, это пентаграмма и есть.

– Пентаграмму можно нарисовать без отрыва руки пятью взаимопересекающимися линиями.

– Ага! – встрял Эуне. – В этой фигуре скрыто золотое сечение. Очень любопытная. Кстати, вы слышали теорию, что, когда в эпоху викингов кельты собирались крестить Норвегию, они начертили над югом страны священную пентаграмму, чтобы потом размещать по ней города и церкви?

– А при чем тут бриллианты? – спросила Беата.

– Дело не в самих бриллиантах, а в их форме. В пентаграмме. Я помню, что видел ее на одном из мест преступления, – никак не вспомню где. Может, звучит и глупо, но я считаю, что это важно.

– То есть, – подпер Мёллер подбородок кулаком, – ты помнишь что-то, чего не помнишь, но считаешь, что это важно.

Харри потер лицо ладонями:

– Когда осматриваешь место преступления, мозг работает так интенсивно, что впитывает в себя мельчайшие детали, даже те, которые могут и не пригодиться. Они лежат мертвым грузом, пока не появится какая-нибудь новая деталь, которая напомнит о том, что ты знал, но забыл. В итоге запутываешься, где что впервые заметил, но нутром чуешь, что это важно. На что это похоже?

– На психоз, – зевнул Эуне.

Остальные повернулись к нему.

– Вы можете хотя бы делать вид, что смеетесь, когда я шучу? – спросил психолог. – Харри, это похоже на работу нормального, напряженно работающего мозга – в этом нет ничего страшного.

– Я думаю, четыре мозга тут уже наработались. – Мёллер встал, и тут же зазвонил телефон. – Слушаю, Мёллер… Секунду.

Он передал трубку Тому Волеру.

– Да?

Стулья уже заскрипели, но Волер сделал знак рукой, прося всех задержаться.

– Отлично, – сказал он и положил трубку.

Остальные смотрели на него с нетерпением.

– Появилась свидетельница. Она видела, как в тот вечер, когда убили Камиллу Луен, из одного дома по Уллеволсвейен, рядом с кладбищем Христа Спасителя, вышел велокурьер. Она запомнила это потому, что ей показалась странной белая повязка у него на лице. У любителя пива в Санктхансхёуген такой не было. Она не запомнила номер дома, но, когда Скарре повез ее по Уллеволсвейен, сразу же его признала. В этом доме жила Камилла Луен.

Мёллер хлопнул по столу:

– Ну наконец-то!

Олауг сидела на постели, приложив ладонь к шее. Пульс медленно успокаивался.

– Как же ты меня напугала, – чужим, хриплым голосом произнесла она.

– Извините, я так устала, – сказала Ина, поднимая последнее пирожное, – и не слышала, как вы вошли.

– Это я должна перед тобой извиниться, – отозвалась Олауг. – Ворвалась без приглашения… и не увидела, что у тебя эти…

– Наушники, – рассмеялась Ина, – и очень громкая музыка – Коул Портер.

– Знаешь, я не слежу за всей этой новомодной музыкой.

– Коул Портер – старый музыкант. Джазист, американец. По-моему, он уже умер.

– Эх ты! Такая молоденькая, а слушаешь мертвых музыкантов.

Ина рассмеялась. Поднос она опрокинула случайно, когда почувствовала, как что-то коснулось ее щеки, и непроизвольно дернула рукой. Оставалось подмести с пола сахарный песок.

– Его музыку записал для меня один друг.

– Ишь ты, улыбается, – сказала Олауг. – Этот твой кавалер, что ли?

Спросила и пожалела: как бы Ина не подумала, что она за ней шпионит.

– Возможно, – ответила Ина, и в глазах ее мелькнул задорный огонек.

– Он небось тебя старше? – Олауг хотела намекнуть, что даже не видела его. – Раз такую старую музыку-то любит.

Но тут же пожалела и об этом вопросе. Вот ведь привязалась, старая перечница! На секунду она испугалась, вдруг Ина, рассердившись на нее, подыщет другое жилье.

– Да, капельку старше. – Ина лукаво улыбнулась, и хозяйку это насторожило. – Наверное, как вы с господином Швабе.

Олауг рассмеялась вместе с ней – от облегчения.

– Подумать только, он сидел там же, где вы сейчас, – заметила Ина.

Олауг огладила одеяло:

– Действительно.

– А когда он в тот вечер чуть не плакал, как вы думаете, это потому, что он не мог вас заполучить?

Олауг продолжала гладить одеяло. Грубая шерсть казалась такой приятной на ощупь.

– Не знаю, – сказала она. – Я побоялась спрашивать. Вместо этого сама придумывала ответы, которые мне больше всего нравились. Чтобы было о чем помечтать вечерами. Наверное, поэтому и влюбилась так сильно.

– А вы с ним вместе куда-нибудь ходили?

– Да. Однажды он меня вывез на Бюгдёй. Мы купались. Вернее, я купалась, а он смотрел. Он меня называл «моя нимфа».

– А когда вы забеременели, его жена догадалась, что ребенок от него?

Олауг пристально посмотрела на Ину и покачала головой.

– Они уехали в мае сорок пятого. А я узнала, что беременна, только в июле. – Она похлопала по одеялу ладонью. – Тебе, милая, наверное, надоели мои старые истории. Давай лучше о тебе поговорим. Что у тебя за кавалер?

– Хороший человек.

У Ины было все то же мечтательное выражение лица, с которым она слушала рассказы Олауг об Эрнсте Швабе – ее первом и последнем любовнике.