Пентаграмма

– Он мне кое-что подарил. – Ина открыла ящик письменного стола и достала маленький сверток, перевязанный золотой лентой. – Но не разрешил открывать до нашей помолвки.

Олауг улыбнулась и погладила Ину по щеке. Хорошая она девушка!

– Он тебе нравится?

– Он не такой, как все. Он… старомодный. Ему не хочется, чтоб мы торопились с… ну, вы знаете.

Олауг кивнула:

– Сначала надо убедиться, что это мужчина твоей жизни, а уж потом – все остальное.

– Я знаю, – ответила Ина, – но это так нелегко – убедиться. Он только что был здесь, и, перед тем как он ушел, я сказала ему, что мне нужно время подумать, а он сказал, что понимает, ведь я еще такая молодая.

Олауг хотела спросить, не было ли с ним собаки, но удержалась: вопросов было и так уже достаточно. В последний раз проведя рукой по одеялу, она встала:

– Ну, моя хорошая, пойду опять ставить чайник.

Это пришло как откровение. Не чудесное, просто – откровение.

Остальные уже полчаса как разошлись. Харри закончил чтение допроса двух сожительниц – соседок Лисбет Барли, выключил настольную лампу и некоторое время всматривался в темноту кабинета. И вдруг – бац! Оттого ли, что он выключил свет, как будто перед сном, оттого ли, что на секунду перестал думать, но перед глазами у него словно возникла четкая фотография.

Зайдя в кабинет, где хранились ключи от помещений, в которых были совершены преступления, он выбрал нужный и поехал на Софиес-гате, откуда с фонариком прошелся до Уллеволсвейен. Близилась полночь. Прачечная на первом этаже была закрыта, а в магазине надгробий и памятников одинокий огонек высвечивал пожелание: «Покойся с миром».

Харри прошел в квартиру Камиллы Луен и запер дверь изнутри.

Ни мебели, ни других предметов из спальни не убирали, но из-за звонкого эха шагов казалось, будто после смерти владелицы квартира стала странно пустой, какой раньше не была. Вместе с тем Харри казалось, что он не один. Не то чтобы он был слишком религиозным, но в душу верил. Потому что всякий раз, когда он видел труп, у него возникало странное чувство, будто тело не только претерпело какие-то физиологические изменения, но лишилось чего-то важного. Тела были похожи на высосанных пауками мух. Не было самого существенного: того света, иллюзорного сияния, которое исходит от давно погасших звезд. Тело становилось бездушным. Отсутствие души и заставляло Харри верить в ее существование.

Лунного света, падающего сквозь окно в потолке, было достаточно, и Харри, не трогая выключателя, прошел в спальню, где зажег фонарик и направил его на балку рядом с кроватью. У него захватило дыхание: там оказалось вовсе не сердце поверх треугольника, как он подумал вначале.

Харри сел на кровать и ощупал рисунок. Судя по всему, линии были вырезаны недавно. Вернее – ломаная линия, пентаграмма.

Харри посветил на пол. Его покрывал тонкий слой пыли, кое-где на паркете пыль свалялась в клубки. Очевидно, прибраться Камилла Луен не успела. Рядом с ножкой кровати он нашел то, что искал, – деревянные стружки.

Харри облокотился на мягкий, удобный матрац, пытаясь сообразить. Если эту звезду над кроватью вырезал убийца, что бы она могла означать?

– Покойся с миром, – пробормотал Харри и закрыл глаза.

Он слишком устал, чтобы мыслить ясно, а в голове вертелся еще один вопрос: почему, собственно, он обратил внимание на пентаграмму? Ведь пятиконечные звезды бриллиантов – это вам не рисунок без отрыва руки. Так почему же он додумался до взаимосвязи? А может, и не додумался? Может, он поспешил? Может, он подсознательно связал пентаграмму с чем-то другим, что он видел на месте преступления, но еще не вспомнил?

Он попытался представить себе места преступлений.

Лисбет на Саннер-гате. Барбара на площади Карла Бернера. И Камилла. Здесь. В душе рядом. Почти что голая. Мокрая кожа. Он пощупал ее. Из-за теплой воды кажется, что с момента смерти прошло меньше времени.

Он трогает ее кожу. Беата это видит, а он не может оторваться. Кожа – словно резиновая. Он смотрит на Камиллу и замечает, что и она смотрит на него – с каким-то странным блеском в глазах. Вздрогнув, он отдергивает руку, и глаза медленно гаснут, как выключенный телеэкран. Странно, думает он и кладет руку ей на щеку. Теплая вода из душа сочится сквозь одежду. Блеск медленно возвращается. Он кладет другую ладонь ей на живот. Глаза оживают, он чувствует пальцами движение ее тела. Да, к жизни ее вызвали его прикосновения. Без них бы она пропала, умерла. Он прислоняется лбом к ее лбу. Вода затекает под одежду, окутывает кожу. Только сейчас он видит, что глаза у нее не синие, а карие, а бледные губы наливаются кровью. Он прижимается губами к ее губам и отшатывается: они холодные как лед.

Она смотрит на него, ее рот приоткрыт.

– Что ты здесь делаешь?

Сердце Харри замерло. Отчасти оттого, что эхо этих слов еще звучало в комнате, а значит, он услышал их не во сне. Отчасти потому, что голос не был женским. Но в основном оттого, что над ним склонилась чья-то фигура.