Пентаграмма

– Тебе понравится, – заверил Волер. – Главное – привыкнуть.

Харри представил себе, как в грязном, пересохшем водоеме сомы бьют хвостами, беззвучно разевают рты, пытаясь привыкнуть жить без воды.

– Мне нужен ответ, Харри, нужно знать: с нами ты или нет.

Захлебнуться воздухом… Пожалуй, такая смерть для сома не хуже других. Захлебнуться – это даже относительно удобно.

– Звонила Беата, – сообщил Харри. – Она проверила отпечатки пальцев в телемагазине. Нет ни одного отчетливого, а владелец магазина ничего не помнит.

– Жаль. Эуне говорит, в Швеции к забывчивым свидетелям применяют гипноз. Надо бы взять на вооружение.

– Надо бы.

– После обеда пришли интересные результаты от патологоанатомов о Камилле Луен.

– Хм?

– Оказывается, она была беременна. Второй месяц. Но никто из знакомых, кого мы допросили, не догадывается, от кого мог быть ребенок. Вряд ли это имеет отношение к убийству, но информация интересная.

– Хм…

Они постояли молча. Волер подошел к перилам, облокотился.

– Харри, я знаю, что ты меня не любишь. Я и не прошу меня любить. Но раз уж мы работаем вместе, надо больше доверять друг другу, быть более открытыми…

– Открытыми, говоришь?

– Да. Удивлен?

– Немного.

Том Волер улыбнулся:

– А ты попробуй. Что ты хотел бы знать обо мне? Спрашивай о чем угодно.

Харри подумал, а потом сказал:

– Хорошо. Я хотел бы знать, что заставляет твои шестеренки работать.

– То есть?

– То есть что заставляет тебя просыпаться утром и делать то, что ты делаешь. Зачем все это? Какая у тебя цель?

– Я понял. – Теперь наступило время задуматься Тому. Он долго молчал, потом указал на краны. – Видишь их? Мой прапрадед приехал сюда из Шотландии. Всем его богатством были шесть сатерлендских овец и письмо из абердинского цеха каменщиков. Этого хватило, чтобы его приняли в цех в Осло. Он участвовал в строительстве домов вдоль Акерсельвы и восточнее – вдоль железной дороги. Они стоят до сих пор. Его дело продолжали дети. Потом – внуки. Так очередь дошла до моего отца. Прадед взял норвежскую фамилию, но, когда мы переехали в западную часть города, отец сменил ее на прежнюю – Волер. Wall – стена. Звучит, может, и не слишком гордо, но отец считал, что для будущего судьи она подходит больше, чем Андерсен.

Харри с удивлением посмотрел на Волера:

– Так ты собирался стать судьей?

– Да, когда поступал на юридический, и стал бы, если бы не случай.

– Какой случай?

Волер пожал плечами:

– Несчастный. На производстве. Отец погиб. И вот что странно: когда умирает отец, понимаешь, что дороги в жизни ты выбирал не для себя, а для него. И я понял, что с другими студентами на юридическом не имею ничего общего. Я был наивным идеалистом. Верил, что мы будем высоко нести знамя справедливости и создавать современное правовое государство. А выяснилось, что большинству просто нужна степень и место, на котором можно зарабатывать достаточно, чтобы нравиться девчонкам в Уллерне. А, да что я тебе говорю, ты ведь и сам учился на юриста…

Харри кивнул.

– Наверное, у меня это в крови, – сказал Волер. – Я всегда любил строить. Что-нибудь большое. Когда я был еще совсем маленьким, то строил из конструктора огромные замки – намного больше, чем у остальных детей. А на юридическом понял, что я другой, не такой, как эти людишки с мелкими мыслишками, и через два месяца после похорон пошел поступать в полицейскую академию.

– И стал лучшим из выпуска, если верить слухам.

– Одним из лучших.

– Что же, в полиции у тебя получилось построить свой замок?

– Нет, Харри, не получилось. Ни у кого не получается. В детстве, чтобы мои постройки были выше, я отнимал детали конструктора у других. Весь вопрос в том, что ты хочешь построить. Жалкую маленькую лачугу для жалкой маленькой жизни – или театры и соборы, величественные здания, которые будоражат воображение, заставляя тянуться к возвышенному. – Волер провел рукой по перилам. – Возводить соборы – это призвание, Харри. В Италии каменщиков, погибших при их строительстве, почитали как мучеников. Хотя сооружали соборы на благо человечеству, все до единого они стоят на человеческих костях и крови – так говаривал мой дед. И так будет всегда. На крови моей семьи стоит не одно здание, которое видно отсюда. А мне хочется большей справедливости. Для всех. И я буду использовать те строительные материалы, которые сочту нужными.

Харри посмотрел на огонек своей сигареты:

– И я тоже строительный материал?

Волер улыбнулся:

– Можно было бы выразиться более деликатно, но мой ответ – да. Если тебе будет угодно. У меня есть варианты… – Он не договорил, но Харри догадывался о продолжении: «…а у тебя – нет».

Глубоко затянувшись, он тихо спросил:

– А если я соглашусь?

Волер поднял бровь и изучающе посмотрел на Харри. Потом ответил:

– Получишь первое задание, которое выполнишь в одиночку, не задавая вопросов. Все до тебя проходили через это. Испытание на верность.

– И в чем оно состоит?

– Со временем все узнаешь, но придется сжечь кое-какие мосты.

– Означает ли это нарушение норвежских законов?

– Разумеется.

– Ага, – сказал Харри. – Чтобы у вас что-то против меня было и не возникало соблазна вас выдать.