Пепел

Я дала ему шерстяные носки Руслана из шерсти ангоры и такой же свитер, чтобы он не замерз. Сейчас его ноги высовываются из–под одеяла, и я могу видеть пушинки, торчащие в разные стороны. Эрик пошевелил пальцами, и я прыснула

– Прикольные, – говорит он, – И адски теплые.

Я ничего не ответила, только зевнула, даже не удосужившись прикрыть рот рукой. Мы лежим остаточно близко друг к другу, но сохраняя неловкую дистанцию. Я вижу, как Эрик кладет руки под голову и глубоко вздыхает. Потом он говорит:

– Здесь так светло, хотя ни одного фонаря нет. И воздух такой свежий. Я всерьез думаю переехать куда–нибудь за город.

– Тогда тебе придется сменить машину. Ты будешь работать только на бензин, если нужно будет наматывать по восемьдесят километров в день до работы и обратно.

– Нет, от моей крошки я никогда не избавлюсь, – с благоговением говорит он, – Но вот вторую машину стоит купить. Когда мы сюда ехали, я боялся, что ты оставишь подвеску на какой–нибудь коряге.

– Артега не подходит для загородной езды. Но я постаралась выбрать более–менее ровный маршрут. Здесь есть места получше, но туда только на танке.

– Ничего страшного. Я пережил этот момент, хотя честно, хотел плюнуть на эту затею и развернуться обратно.

– Почему не плюнул?

– Привык доводить все до конца.

– Это хорошая черта.

Я зеваю и потягиваюсь. Закрываю глаза и постепенно отдаюсь власти сна. Я слышу тихое: "Спокойной ночи" и засыпаю.

ГЛАВА 16

Утром я просыпаюсь одна в палатке. Солнце пробивается сквозь плотную ткань, окрашивая ее в красный цвет. Я слышу, как трещат угли, и Эрик что–то насвистывает на улице. Я отодвигаю одеяла, приподнимаюсь, и открываю молнию на входе. Высунув голову, я нахожу своего спутника без рубашки, сидящим у костра. Утро выдалось солнечное и теплое. Он расслабленно сидит спиной ко мне на бревне, опираясь локтями о колени.

– Как твоя татуировка? Не жалеешь, что ее сделал? – говорю я, увидев надпись на лопатке.

– Ни капли. Она красивая, – поворачивается он, – Почему такой выбор? Именно эта фраза, и именно испанский?

– Мне кажется, она тебе подходит.

Я снимаю теплую толстовку из флиса, в которой мне стало жарко и поправляю футболку. Эрик не сводит с меня глаз, но его взгляд лишен похоти. Мне это нравится.

– Путь без сердца никогда не бывает радостным, – цитирует он великого эзотерика, – Надо было наколоть ее на лбу, чтобы вспоминать об этом каждый раз, как смотрюсь в зеркало.

– Тогда она тебе быстро надоела бы, – говорю я, вылезая из палатки и потягиваясь, – Жрать так хочется. Что там у нас есть?

– Булочки, сосиски, сыр и печенье, – произносит он, помахав булочкой с отрубями и откусывая от нее кусок.

– Я буду все, – говорю я, выхватывая булку у него изо рта, – Делись с ближним, – мычу я, и мы смеемся.

Эрик уже разложил наш импровизированный завтрак на складном столике, который я тоже прихватила из дома, и мы спокойно едим, что–то обсуждаем и много–много смеемся.

Потом мы сдуваем матрас, собираем его и палатку, грузим все в багажник и уезжаем. Он очень осторожно едет по лесной дороге, видимо, переживая за машину. Он так напрягается, что на его лбу выступили капельки пота.

Когда мы выезжаем на шоссе, он расслабленно опускает плечи и говорит:

– Включи какую–нибудь песню.

– Какую?

– Любую, я доверяю твоему вкусу, – спокойно говорит он, не отрываясь от дороги.

Я достаю мобильник, уже привычным жестом жму кнопку Bluetooth соединения с машиной. Ищу в плейлисте и нахожу один приятный трек. Включаю и смотрю на Эрика. Он узнает эту песню, и его губы приподнимаются в улыбке.

– Hurts. Хороший выбор, – он начинает подпевать, и я невольно улыбаюсь.

Ждал долго нужного момента

Чтобы сказать, как любил

Но пока все высказать пытался

Остался один

У него очень приятный голос, но совершенно нет слуха. Когда он поет по–английски, его обычный легкий эстонский акцент вообще не заметен. Не удивительно, что он не играет на рояле. Ему на ухо наступил не медведь, а слон. И все же, он поет, пусть и паршиво, но полностью расслабляется и поет. Я громко смеюсь, глядя на него, и подпеваю:

Под ливнем мы прощаемся

Уходишь ты, и рассыпаюсь я

Останься, останься

Всю жизнь тебя одну любил

Но нужных слов не находил

Останься, останься[2]

Мы целый день провели вместе. Пили кофе с заправки, потом пообедали в кафе, где Эрик пытался обсудить какой–то контракт, пока я бросалась в него картошкой фри, закинув ноги ему на колени. Он собирал эту картошку, и вставлял соломку мне между пальцев, показывая жестами, чтобы я не громко смеялась. Это было невозможно.